Бернард Шоу
Пигмалион
Роман в пяти действиях
Действующие лица
Клара Эйнсфорд Хилл , дочь.
Миссис Эйнсфорд Хилл, ее мать.
Прохожий.
Элиза Дулиттл , цветочница.
Альфред Дулиттл, отец Элизы.
Фредди, сын миссис Эйнсфорд Хилл.
Джентльмен.
Человек с записной книжкой.
Саркастический прохожий.
Генри Хиггинс , профессор фонетики.
Пикеринг , полковник.
Миссис Хиггинс, мать профессора Хиггинса.
Миссис Пирс , экономка Хиггинса.
Несколько человек в толпе.
Горничная.
Действие первое
Ковент-Гарден. Летний вечер. Дождь как из ведра. Со всех сторон отчаянный рев автомобильных сирен. Прохожие бегут к рынку и к церкви св. Павла, под портиком которой уже укрылось несколько человек, в том числе пожилая дама с дочерью, обе в вечерних туалетах. Все с досадой всматриваются в потоки дождя, и только один человек, стоящий спиной к остальным, по-видимому, совершенно поглощен какими-то отметками, которые он делает в записной книжке. Часы бьют четверть двенадцатого.
Дочь (стоит между двумя средними колоннами портика, ближе к левой). Я больше не могу, я вся продрогла. Куда девался Фредди? Полчаса прошло, а его все нет.
Мать (справа от дочери). Ну, уж не полчаса. Но все-таки пора бы ему привести такси.
Прохожий (справа от пожилой дамы). Это вы и не надейтесь, леди: сейчас ведь все из театров едут; раньше половины двенадцатого ему такси не достать.
Мать. Но нам необходимо такси. Не можем же мы стоять здесь до половины двенадцатого. Это просто возмутительно.
Прохожий. Да я-то тут при чем?
Дочь. Будь у Фредди хоть капля сообразительности, он взял бы такси у театра.
Мать. Чем он виноват, бедный мальчик?
Дочь. Другие ведь достают. Почему же он не может?
Со стороны Саутгемптон-стрит влетает Фредди и становится между ними, закрыв зонтик, с которого стекает вода. Это молодой человек лет двадцати; он во фраке, брюки у него внизу совершенно мокрые.
Дочь. Так и не достал такси?
Фредди. Нет нигде, хоть умри.
Мать. Ах, Фредди, неужели совсем, совсем нет? Ты, наверно, плохо искал.
Дочь. Безобразие. Уж не прикажешь ли нам самим идти за такси?
Фредди. Я же вам говорю, нигде ни одного нет. Дождь пошел так неожиданно, всех застигло врасплох, и все бросились к такси. Я прошел до самого Чэринг-кросс, а потом в другую сторону, почти до Ледгейт-цирка, и ни одного не встретил.
Мать. А на Трафальгар-сквер был?
Фредди. На Трафальгар-сквер тоже ни одного нет.
Дочь. А ты там был?
Фредди. Я был на Чэринг-кросском вокзале. Что ж ты хотела, чтоб я до Гаммерсмита маршировал под дождем?
Дочь. Нигде ты не был!
Мать. Правда, Фредди, ты как-то очень беспомощен. Ступай снова и без такси не возвращайся.
Фредди. Только зря вымокну до нитки.
Дочь. А что же нам делать? По-твоему, мы всю ночь должны простоять здесь, на ветру, чуть не нагишом? Это свинство, это эгоизм, это…
Фредди. Ну ладно, ладно, иду. (Раскрывает зонтик и бросается в сторону Стрэнда, но по дороге налетает на уличную цветочницу, торопящуюся укрыться от дождя, и вышибает у нее из рук корзину с цветами.)
В ту же секунду сверкает молния, и оглушительный раскат грома как бы аккомпанирует этому происшествию.
Цветочница. Куда прешь, Фредди! Возьми глаза в руки!
Фредди. Простите. (Убегает.)
Цветочница (подбирает цветы и укладывает их в корзинку). А еще образованный! Все фиалочки в грязь затоптал. (Усаживается на плинтус колонны справа от пожилой дамы и принимается отряхивать и расправлять цветы.)
Ее никак нельзя назвать привлекательной. Ей лет восемнадцать – двадцать, не больше. На ней черная соломенная шляпа, сильно пострадавшая на своем веку от лондонской пыли и копоти и едва ли знакомая со щеткой. Волосы ее какого-то мышиного цвета, не встречающегося в природе: тут явно необходимы вода и мыло. Порыжелое черное пальто, узкое в талии, едва доходит до колен; из-под него видна коричневая юбка и холщовый фартук. Башмаки, видно, также знали лучшие дни. Без сомнения, она по-своему чистоплотна, однако рядом с дамами решительно кажется замарашкой. Черты лица у нее недурны, но состояние кожи оставляет желать лучшего; кроме того, заметно, что она нуждается в услугах дантиста.
Мать. Позвольте, откуда вы знаете, что моего сына зовут Фредди?
Цветочница. А, так это ваш сын? Нечего сказать, хорошо вы его воспитали… Разве это дело? Раскидал у бедной девушки все цветы и смылся, как миленький! Теперь вот платите, мамаша!
Дочь. Мама, надеюсь, вы не сделаете ничего подобного. Еще недоставало!
Мать. Подожди, Клара, не вмешивайся. У тебя есть мелочь?
Дочь. Нет. У меня только шестипенсовик.
Цветочница (с надеждой). Вы не беспокойтесь, у меня найдется сдачи.
Мать (дочери). Дай сюда.
Дочь неохотно расстается с монетой.
Так. (Девушке.) Вот вам за цветы, моя милая.
Цветочница. Дай вам бог здоровья, леди.
Дочь. Возьмите у нее сдачи. Эти букетики стоят не больше пенни.
Мать. Клара, тебя не спрашивают. (Девушке.) Сдачи не надо.
Цветочница. Дай вам бог здоровья.
Мать. А теперь скажите мне, откуда вы знаете, как зовут этого молодого человека?
Цветочница. А я и не знаю.
Мать. Я слышала, как вы его назвали по имени. Не пытайтесь обмануть меня.
Цветочница. Очень мне нужно вас обманывать. Я просто так сказала. Ну, Фредди, Чарли – надо же как-нибудь назвать человека, если хочешь быть вежливым. (Усаживается возле своей корзины.)
Дочь. Зря выбросили шесть пенсов! Право, мама, уж от этого вы могли бы Фредди избавить. (Брезгливо отступает за колонну.)
Пожилой джентльмен – приятный тип старого армейца – взбегает по ступеням и закрывает зонтик, с которого течет вода. У него, так же как у Фредди, брюки внизу совсем мокрые. Он во фраке и легком летнем пальто. Становится на свободное место у левой колонны, от которой только что отошла дочь.
Год написания:
1913
Время прочтения:
Описание произведения:
Бернард Шоу написал пьесу «Пигмалион» в 1912 году. Она является одной из самых известных его пьес. Для того, чтобы пьеса была экранизирована в 1938 году Бернард Шоу дополнил пьесу еще несколькими крупными эпизодами. В английский текст пьесы эти эпизоды включены, но пока они не переведены на русский язык.
Действие пьесы разворачивается в Лондоне. В летний вечер дождь льёт как из ведра. Прохожие бегут к Ковент-Гарденскому рынку и к портику собора св. Павла, где уже укрылось несколько человек, в том числе и пожилая дама с дочерью, они в вечерних туалетах, ждут, когда Фредди, сын дамы, найдёт такси и приедет за ними. Все, кроме одного человека с записной книжкой, с нетерпением всматриваются в потоки дождя. Вдали появляется Фредди, не нашедший такси, и бежит к портику, но по дороге налетает на уличную цветочницу, торопящуюся укрыться от дождя, и вышибает у неё из рук корзину с фиалками. Та разражается бранью. Человек с записной книжкой что-то спешно записывает. Девушка сокрушается, что пропали её фиалочки, и умоляет стоящего тут же полковника купить букетик. Тот, чтобы отвязаться, даёт ей мелочь, но цветов не берет. Кто-то из прохожих обращает внимание цветочницы, неряшливо одетой и неумытой девушки, что человек с записной книжкой явно строчит на неё донос. Девушка начинает хныкать. Тот, однако, уверяет, что он не из полиции, и удивляет всех присутствующих тем, что точно определяет происхождение каждого из них по их произношению.
Мать Фредди отправляет сына обратно искать такси. Вскоре, правда, дождь прекращается, и она с дочерью идёт на автобусную остановку. Полковник проявляет интерес к способностям человека с записной книжкой. Тот представляется как Генри Хиггинс, создатель «Универсального алфавита Хиггинса». Полковник же оказывается автором книги «Разговорный санскрит». Фамилия его Пикеринг. Он долго жил в Индии и приехал в Лондон специально, чтобы познакомиться с профессором Хиггинсом. Профессору тоже всегда хотелось познакомиться с полковником. Они уже собираются идти ужинать к полковнику в отель, когда цветочница опять начинает просить купить у неё цветочки. Хиггинс бросает ей в корзину горсть монет и уходит с полковником. Цветочница видит, что она теперь владеет, по её меркам, огромной суммой. Когда прибывает Фредди с наконец пойманным им такси, она садится в машину и, с шумом захлопнув дверцу, уезжает.
На следующее утро Хиггинс у себя дома демонстрирует полковнику Пикерингу свою фонографическую аппаратуру. Внезапно экономка Хиггинса, миссис Пирс, докладывает о том, что некая очень простая девушка желает переговорить с профессором. Входит вчерашняя цветочница. Она представляется Элизой Дулиттл и сообщает, что желает брать у профессора уроки фонетики, ибо с её произношением она не может устроиться на работу. Накануне она слышала, что Хиггинс даёт такие уроки. Элиза уверена, что он с радостью согласится отработать те деньги, что вчера, не глядя, бросил в её корзину. Разговаривать о таких суммах ему, разумеется, смешно, однако Пикеринг предлагает Хиггинсу пари. Он подбивает его доказать, что за считанные месяцы может, как уверял накануне, превратить уличную цветочницу в герцогиню. Хиггинс находит это предложение заманчивым, тем более что Пикеринг готов, если Хиггинс выиграет, оплатить всю стоимость обучения Элизы. Миссис Пирс уводит отмывать Элизу в ванную комнату.
Через некоторое время к Хиггинсу приходит отец Элизы. Он мусорщик, простой человек, но поражает профессора своим прирождённым красноречием. Хиггинс просит у Дулиттла позволения оставить его дочь у себя и даёт ему за это пять фунтов. Когда появляется Элиза, уже вымытая, в японском халате, отец сначала даже не узнает свою дочь. Через пару месяцев Хиггинс приводит Элизу в дом к своей матери, как раз в её приёмный день. Он хочет узнать, можно ли уже вводить девушку в светское общество. В гостях у миссис Хиггинс находятся миссис Эйнсфорд Хилл с дочерью и сыном. Это те самые люди, с которыми Хиггинс стоял под портиком собора в тот день, когда впервые увидел Элизу. Однако они не узнают девушку. Элиза сначала и ведёт себя, и разговаривает, как великосветская леди, а затем переходит на рассказ о своей жизни и использует при этом такие уличные выражения, что все присутствующие только диву даются. Хиггинс делает вид, что это новый светский жаргон, таким образом сглаживая ситуацию. Элиза покидает собравшихся, оставляя Фредди в полнейшем восторге.
После этой встречи он начинает слать Элизе письма на десяти страницах. После ухода гостей Хиггинс и Пикеринг наперебой, увлечённо рассказывают миссис Хиггинс о том, как они занимаются с Элизой, как учат её, вывозят в оперу, на выставки, одевают. Миссис Хиггинс находит, что они обращаются с девушкой, как с живой куклой. Она согласна с миссис Пирс, которая считает, что они «ни о чем не думают».
Ещё через несколько месяцев оба экспериментатора вывозят Элизу на великосветский приём, где она имеет головокружительный успех, все принимают её за герцогиню. Хиггинс выигрывает пари.
Придя домой, он наслаждается тем, что эксперимент, от которого он уже успел подустать, наконец закончен. Он ведёт себя и разговаривает в своей обычной грубоватой манере, не обращая на Элизу ни малейшего внимания. Девушка выглядит очень уставшей и грустной, но при этом она ослепительно красива. Заметно, что в ней накапливается раздражение.
В конце концов она запускает в Хиггинса его туфлями. Ей хочется умереть. Она не знает, что с ней дальше будет, как ей жить. Ведь она стала совершенно другим человеком. Хиггинс уверяет, что все образуется. Ей, однако же, удаётся задеть его, вывести из равновесия и тем самым хотя бы немного за себя отомстить.
Ночью Элиза сбегает из дома. Наутро Хиггинс и Пикеринг теряют голову, когда видят, что Элизы нет. Они даже пытаются разыскать её при помощи полиции. Хиггинс чувствует себя без Элизы как без рук. Он не знает ни где лежат его вещи, ни какие у него назначены на день дела. Приезжает миссис Хиггинс. Затем докладывают о приходе отца Элизы. Дулиттл очень изменился. Теперь он выглядит как зажиточный буржуа. Он в негодовании набрасывается на Хиггинса за то, что по его вине ему пришлось изменить свой образ жизни и теперь стать гораздо менее свободным, чем он был прежде. Оказывается несколько месяцев назад Хиггинс написал в Америку одному миллионеру, основавшему по всему свету филиалы Лиги моральных реформ, что Дулиттл, простой мусорщик, сейчас самый оригинальный моралист во всей Англии. Тот умер, а перед смертью завещал Дулиттлу пай в своём тресте на три тысячи годового дохода при условии, что Дулиттл будет читать до шести лекций в год в его Лиге моральных реформ. Он сокрушается, что сегодня, например, ему даже приходится официально жениться на той, с кем уже несколько лет он прожил без регистрации отношений. И все это потому, что он вынужден теперь выглядеть как почтенный буржуа. Миссис Хиггинс очень рада, что отец, наконец, может позаботиться о своей изменившейся дочери, как она того заслуживает. Хиггинс, однако, и слышать не желает о том, чтобы «вернуть» Дулиттлу Элизу.
Миссис Хиггинс говорит, что знает, где Элиза. Девушка согласна вернуться, если Хиггинс попросит у неё прощения. Хиггинс ни в какую не соглашается пойти на это. Входит Элиза. Она выражает Пикерингу благодарность за его обращение с ней как с благородной дамой. Именно он помог Элизе измениться, несмотря на то что ей приходилось жить в доме грубого, неряшливого и невоспитанного Хиггинса. Хиггинс поражён. Элиза добавляет, что если он будет продолжать её «давить», то она отправится к профессору Непину, коллеге Хиггинса, и станет у него ассистенткой и сообщит ему обо всех открытиях, сделанных Хиггинсом. После всплеска возмущения профессор находит, что теперь её поведение даже лучше и достойнее, чем то, когда она следила за его вещами и приносила ему домашние туфли. Теперь, уверен он, они смогут жить вместе уже не просто как двое мужчин и одна глупая девушка, а как «три дружных старых холостяка».
Элиза отправляется на свадьбу отца. Судя по всему, она все же останется жить в доме Хиггинса, поскольку успела к нему привязаться, как и он к ней, и все у них пойдёт по-прежнему.
Вы прочитали краткое содержание пьесы Пигмалион. В разделе нашего сайта - краткие содержания , вы можете ознакомиться с изложением других известных произведений.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Лондон. Ковент Гарден - площадь в Лондоне. Летний вечер. Ливень. Прохожие прячутся от дождя под портиком церкви Святого Павла. Среди них дама с дочкой. Обе в вечерних платьях. Все недовольны. Лишь один человек что-то сосредоточенно записывает в свой блокнот, повернувшись к толпе спиной.
Часы вызванивает четверть двенадцатого.
Дочь жалуется матери, что замерзла, а брата Фредди, который побежал взять такси, уже двадцать минут нет. Услышав это, мужчина из толпы говорит, что в это время такси нечего искать, ведь многие люди возвращаются из театров, и все машины будут заняты. Дочь недовольный задержкой брата, а мать пытается оправдать сына, хотя и сама уже начинает нервничать.
Вдруг появляется Фредди в змоклих ниже колен брюках. Он не нашел такси, хотя обегал все улицы. Раздраженная мать снова посылает сына за машиной. Юноша раскрывает зонтик, бросается в сторону улицы, но вдруг сталкивается с цветочницей и выбивает из ее рук корзину с цветами. «Ну, ты, Хреді, смотри, куда суешь!» - гневно кричит цветочница и подбирает разбросаны цветы.
Девушку с цветами трудно назвать привлекательной. У нее грязное, мышиного цвета волосы, плохие зубы, нечищеный одежду, развалившиеся ботинки...
Мать потрясена, что девушка назвала сына по имени и пытается узнать, откуда она его знает. Женщина даже покупает у девушки помятые цветы. А и, получив деньги, объясняет, что назвала парня первым именем, которое ей пришло в голову, для того, чтобы проявить любезность.
В это время под портик церкви спешит пожилой господин с внешностью кадрового военного в мокром вечернем костюме. Он подходит к тому месту, где сидит цветочница. Девушка сразу же начинает предлагать господину букетик. Господин недоволен надокучливістю цветочницы, однако покупает букетик и уходит в другое место.
Человек из толпы начал стыдить девушку и обратил ее внимание на какого-то типа, который внимательно прислушивался к разговорам и что-то тщательно записывал. Испуганная торговка решила, что этот мужчина полицейский, и стала громко доказывать, что она порядочная девушка, а заговорила к господину только потому, что хотела продать ему цветы. Кое-кто из публики пытается успокоить ее, кто-то сердито говорит, чтобы она не кричала так громко, а те, что стояли поодаль и ничего не слышали, начали расспрашивать о причине скандала.
Человек с записной книжкой был поражен тем шумом, который поднял цветочница. Он твердо, но без злости велел ей замолчать и поясное, что записывал то, как она говорит, а потом прочитал записанное, точно воспроизведя ее грубую, неграмотную произношение. Чтобы доказать публике, что он не полисмен, человек с записной книжкой назвал каждому из присутствующих место, откуда кто родом, и объяснил, что узнал об этом по их диалектах.
Дождь прекратился, и толпа стала расходиться. Мать с дочерью, не дождавшись такси, пошли к автобусной остановке. Возле церкви остались господин с записной книжкой, господин с военной выправкой и цветочница, которая все еще продолжала проявлять свое недовольство тем, что господин записал все, что и как она говорила.
Мужчины разговорились, и господин с записной книжкой пояснил, что занимается фонетикой. Это его хобби, но оно дает неплохой заработок, ведь сейчас время вискочнів, которые хоть и «распрощались со своим убогим кварталом, но стоит им сказать слово - и произношение их выражает. И вот есть я, который может их научить...» Более того, господин с записной книжкой заявил, что за три месяца он даже девушку из лондонских подворотен, которой «с таким произношением сидеть... век в канаве», смог бы превратить герцогиню. «Я мог бы даже обеспечить ей место горничной или продавщицы в магазине. А там безупречное произношение еще важнее». Оказалось, что господин с военной выправкой тоже интересуется диалектами. Эти два мужчины уже давно хотели познакомиться. Случайная встреча сблизила Хігінса - мужчины с записной книжкой и Пікерінга - джентльмена, который приехал из Индии умышленно, чтобы встретиться с составителем «Универсального алфавита Хігінса».
Мужчины договорились поужинать вместе. Когда они проходили мимо цветочницу, и снова напомнила о себе. Девушка пыталась продать им цветы и канючила деньги. Хігінс бросил ей в корзину горсть монет. Поражена цветочница разглядывает деньги, удивляясь щедрости ученого, а потом садится в такси, которое все же достал Фредди, и называет изумленному водителю адрес: «Беконхамський дворец!» В узком переулке за гуталіновою скамейкой она останавливает такси и устало отправляется в свое помещение.
Это - небольшая промозглая комнатка, в которой «вместо разбитого стекла окно прикрыто картоном». За кровать правит лава, накрытая кучей лохмотьев. Еще в нищенский прожиточный минимум входят сундук, миска, кувшин, стол, стул, выброшенные с какой-то крестьянской кухни.
Девушка перечисляет заработанные деньги, а потом снимает шаль и юбку, ложится в кровать и включает одежду к многочисленным укривал.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Одиннадцать утра следующего дня. Лаборатория Хігінса. В углу комнаты - две высокие картотечные шкафчики, рядом на письменном столе фонограф, ларингоскоп, органные трубочки с воздушными мешками, набор газовых пальничків, несколько камертонов, макет человеческой головы в натуральную величину, на котором показано голосовые органы в разрезе. Дальше - камин, возле него удобное кресло и ящик для угля. Слева - шкафчик с ящиками, на шкафчике - телефон и телефонный справочник. Дальше, в углу - концертный рояль, перед ним не стул, а длинная скамейка. На рояле ваза с фруктами, конфетами и шоколадками.
На стенах висят гравюры.
В комнате Пикеринг и Хігінс. При дневном свете видно, что Хігінс - «крепкий, жизнерадостный, крепкого здоровья мужчина лет сорока. Несмотря на свой возраст и телосложение он напоминает непоседливый ребенка, которая на удивление живо и бурно реагирует на все интересное и с которого нельзя спускать глаз, чтобы не произошла жаль». Он должен по-детски изменчивую удачу: в минуту хорошего юмора - добродушно ворчит, но если ему что-то не нравится - вдруг взорвется гневным ураганом. И на него трудно рассердиться - настолько он непосредственной и прямодушный.
Хігінс и Пикеринг говорят о звуках речи и разницу между ними, когда в комнату входит экономка Хігінса госпожа Пирс. Растерянная женщина говорит, что пришла молодая девушка, у которой ужасное произношение, но поскольку к ученого иногда приходят такие странные посетители, то она решила впустить и ее.
В комнату входит вчерашняя знакомая цветочница при полном параде. «На ней шляпа с тремя страусовыми перьями оранжевого, голубого и красного цвета, фартук теперь почти чистый и пальто из грубой шерсти тоже почищен. Пафос этой жалкой фигуры, с ее наивной серьезностью и притворной статечністю, трогает Пікерінга...», но Хігінс отнесся к гости безразлично. Он узнал девушку и разочарованно сказал, что ее произношение его не интересует. И цветочница напыщенно заявила, что приехала на такси, чтобы брать у ученого уроки правильного произношения, и готова платить за это. Она не хочет торговать на улице, а в «магазине продавщицей» не берут, потому что она не умеет «говорить по-пра"ільному».
Пикеринг с изысканной любезностью пригласил девушку сесть и спросил ее имя. Девушка гордо ответила, что ее зовут Элиза Дулитл. Она ужасно обиделась, когда мужчины со смехом стали декламировать стишок:
Лиза, Элиза и Елизавета
Цветы собирали в саду для букета.
Три хорошие фіалочки там отыскали.
Взяли по одненькій, а двух не сорвали.
Девушка предложила Хігінсу за урок шиллинг, ведь она будет учить родной язык, который уже знает. Ученый со смехом объяснил другу, что Элиза предлагает ему две пятых своего дневного заработка, и если бы она была миллионершей, то это было бы где-шестьдесят фунтов. «Неплохо! Черт побери, колоссально! Столько мне еще никто не платил», - воскликнул Хігінс. Испуганная Элиза вскочила на ноги, на ее глаза навернулись слезы. Хігінс дал ей носовой платок, но озадаченная девушка не знает, что с ним делать. Она беспомощно смотрит на мужчин, а потом прячет платочек подальше.
Пикеринг, смеясь, напомнил Хігінсу вчерашний разговор о том, что якобы ученый за три месяца может превратить даже такую вульгарную замазуру на герцогиню. «Бьюсь об заклад, что у вас этот эксперимент не получится. Однако, если вам удастся выдать ее за герцогиню, я признаю, что вы лучший педагог в мире, и сам покрою расходы на его обучение». Хігінс увлекся идеей Пікерінга и пообещал: «За полгода - а когда у нее хороший слух и гибкий язык, то и за три месяца - я выведу ее на люди и видам за кого угодно!»
Он хотел начать обучение немедленно и приказал экономке отмыть девушку, а ее одежду сжечь. И госпожа Пирс отметила, что «нельзя так просто подобрать девушку, как камень на пляже». Что с ней будет, как обучение закончится? Куда она пойдет? Кто ею будет заниматься, ведь Элиза не имеет матери, а отец выгнал ее из дома? И Хігінс не хочет думать о перспективе Элизы вернуться в грязь, когда она уже познает другую жизнь. Он не верит, что девушка имеет чувства, на которые надо учитывать, и не обращает особого внимания на реплику Элизы: «Совести у вас нет, вот что! Вам же на всех наплевать, кроме себя». Она готова покинуть дом, где ее не признают за человека, но хитрый Хігінс задабривает Элизу конфетами, рассказывает о радужных перспективах ездить на такси сколько заблагорассудится, соблазняет богатыми женихами.
Госпожа Пирс провела Элизу на второй этаж, показала ее комнату, предложила принять ванну. Девушка понятия не имела, что можно спать в постели, переодевшись в ночную рубашку, что можно искупаться в ванне и остаться живой и здоровой, ведь все восемнадцать лет своей жизни Элиза спала не раздеваясь и никогда полностью не мылась. С большими трудностями госпожа Пирс удалось уговорить Элизу искупаться.
Тем временем в комнате под отчаянные крики Элизы Хігінс с полковником размышляют над дальнейшей судьбой девушки. Пікерінга беспокоило, порядочный Хігінс в отношениях с женщинами. Ученый объяснил, что он - убежденный холостяк. Элизу воспринимает как свою ученицу и это для него святое. Он уверен, что «научить кого-то можно только при условии, что учитель глубоко уважает личность ученика». На уроке женщина для него - «все равно, что кусок дерева». Тогда он и сам становится, словно деревянный.
В комнату заходит госпожа Пирс. В руках у нее шляпа Элизы. Экономка пришла, чтобы поговорить не о Элизу, а о поведении самого Хігінса. Она напомнила ученому, что он очень часто употребляет бранные слова «черта», «к черту», «какого черта», с которыми она смирилась, но при девушке говорить не стоит. Присутствие Элизы требует от хозяина быть опрятным, а потому Хігінс не должен выходить к завтраку в халате или по крайней мере не так часто употреблять его вместо салфетки». Элиза «имела бы еще один полезный пример», если бы видела, что Хігінс не ставит кастрюлю с овсянкой на чистую скатерть. Экономка выходит из комнаты, а пристыженный ученый обращается к своему другу: «Знаете, Пикеринг, у этой женщины сложилось обо мне совершенно ложное впечатление. Взгляните: я скромный, застенчивый человек. .. Однако она глубоко убеждена, что я деспот, домашний тиран и самодур. Почему - не понимаю».
Госпожа Пирс возвращается в комнату с сообщением, что пришел мусорщик Елфрід Дулитл, отец Элизы.
Это пожилой, но еще крепкий мужчина, один из тех, кому одинаково чужды и страх, и совесть. В это мгновение он всем своим видом демонстрирует оскорбленное достоинство и полную решимость».
От мальчика, который знал, куда направилась Элиза, старый Елфрід узнал адрес профессора и пришел к Хігінса, чтобы заявить о своих правах на дочь. Ученый не очень церемонится с незваным гостем: «Она наверху. Забирайте хоть сейчас... Забирайте! Не думаете же вы, что я панькатимусь с ней вместо вас?!» Наступая на ошеломленного таким развитием событий мусорщика, Хігінс продолжал: «У вашей дочери хватило наглости прийти в мой дом и требовать, чтобы я давал ей уроки, потому что ей захотелось работать в магазине... Как вы смели прийти, чтобы меня шантажировать?! Вы ее нарочно сюда подослали!»
Дулитл, обезоружен такой речью, объясняет, что совсем не хочет заступать дорогу дочери. «Здесь, мона ск"ать, перед ней курьера відкрваєця, то разве же я... Да нет! Вы не так меня пойняли. Послушайте...» Мусорщик важно садится на стул и раскрывает свои карты: он видит, что хозяин - порядочный человек, но и «девка хорошая и красивая - что и говорить». А потому Хігінс человек чести должен дать ему за дочь пять фунтов. Пикеринг и Хігінс были поражены отсутствием в Дулитла чести и совести. И старый мусорщик так хитро повернул, что надо же понимать простых людей, учитывать мораль отца, который «в поте лица растил, кормил и одевал ребенка, пока она не выросла и не заінтересувала сразу двух жинтільменів», что Хігінс предложил Дулітлу не пять, а десять фунтов. Но тот отказался от десятки и объяснил, что такие большие деньги сделают его богатым и жадным, «а тогда - нет человеку счастье!» А пять фунтов он пропьет: и сам получит удовольствие, и женщина, что живет с ним, будет счастливой, и люди заработают, да и профессору «приятно будет, что не на ветер деньги спустили».
Пикеринг поинтересовался, почему Дулитл не хочет жениться с приятельницей. Мусорщик объяснил, что это она не хочет выходить замуж, ведь «не такая она дура, что самой влезать в ярмо». Пока она не жена, то ездит на нем, требует подарки и деньги, а выйдет замуж - и сразу потеряет все Привилегии.
Дулитл, получив пять фунтов, уже спешит к двери, как вдруг на пороге чуть не наталкивается на очаровательную девушку в японском халате. Отец не сразу узнал Элизу. Поражены мужчины не верили своим глазам. А девушка чувствовала себя глупой в том халатике.
Дулитл убрался из дома Хігінса, чтобы как можно скорее пропить деньги, а Элиза начала обучения. «Она чувствовала, как пациент на приеме у врача... И если бы не присутствие полковника, Элиза давно бы уже сбежала куда глаза глядят» от своего беспокойного и требовательного учителя, который заставляет ее без конца повторять алфавит, исправляет каждое сказанное ею слово и обещает взять за волосы и трижды проволочити вокруг комнаты, если она еще раз скажет «проХВесор», «мНякий» или «не Филюйтесь».
Таких мучений она будет еще не один месяц, прежде чем удивит всю лондонскую элиту.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Приемный день в доме госпожи Хігінс, матери ученого. Гостей еще нет. Через открытые окна виден балкон, на нем - горшки с цветами. В комнате нет лишней мебели, всевозможных безделушек. Посреди комнаты - большая софа с подушками и покрывалом, подобранные с большим вкусом. На стенах - несколько хороших масляных картин.
В углу комнаты за элегантным столиком сидит госпожа Хігінс и пишет письма. Теперь, когда ей за шестьдесят, она уже не одевается, как раньше, вопреки моде.
В пять часов пополудни вдруг с грохотом распахивается дверь - и входит Хігінс. «Генри, ты обещал не приходить в мои приемные дни! Ты відсахав всех моих друзей. Стоит им встретиться с тобой, как они перестают у меня бывать», - с упреком заговорила госпожа Хігінс. Но сын не обращал внимания на слова матери. Он объяснил, что пришел по делу: он хочет привести к ней простую цветочницу, которую подобрал возле базара... научил правильно говорить и дал строгие указания, как себя вести. Ей велено касаться только двух тем: погоды и здоровья... Никаких разговоров на общие темы». Сын заверил мать, что это будет вполне безопасно, и рассказал о заведении с Пікерінгом относительно превращения простой девушки на герцогиню.
Разговор прерывает горничная, которая докладывает, что пришли гости. Хігінс быстро вскакивает, бросается к двери, чтобы убежать, но прежде чем он успевает выйти, мать уже рекомендует его гостям. На пороге те самые мать и дочь, которые прятались от дождя возле Ковент-Гардена. Мать - спокойная воспитанная женщина, а дочь пытается скрыть ограниченные доходы за бравадой и эксцентричным светским тоном.
Женщины здороваются с хозяйкой, пытаются заговорить с Хігінсом, но он грубо поворачивается к ним спиной и созерцает реку за окном.
Горничная докладывает, что пришел новый гость - полковник Пикеринг. Он вежливо здоровается с присутствующими, садится между женщинами.
Следующим гостем стал Фредди, которого хозяйка знакомит с Пікерінгом и сыном. Хігінс пытается вспомнить, где видел все семейство.
Гости заводят разговор о том, почему на светских приемах люди говорят не то, о чем думают. Хігінс нетерпеливо объясняет, что присутствующие дамы, например, мало знают о поэзию, искусство, Фредди ничего не смыслит в науке, а сам он не имеет представления о философии. Поэтому, в конце концов, все присутствующие в той или иной степени дикари, но делают вид, что они культурные и образованные люди и по словам прячут свои настоящие мысли.
Горничная растворяет дверь и вводит новую гостью. Это Элиза Дулитл. Она изысканно одетая и своей красотой производит такое впечатление, что, увидев ее, все встают. Девушка с відтренованою грациозностью подходит к госпоже Хігінс. Она вежливо здоровается с хозяйкой дома, пристально следя за каждым своим звуком, добавляя музыки в интонации. Потом здоровается со всеми гостями, произнося каждое слово педантично правильно, и грациозно садится на диван. Клара садится рядом с Элизой, Фредди зачарованно следит за каждым движением девушки. «Хігінс идет к дивану, по дороге цепляется об каминные решетки и спотыкается о щипцы. Лайнувшись сквозь зубы, приводит все в порядок... Западает гнетущая тишина». Госпожа Хігінс, урвавши молчание, тоном светской непринужденности говорит о погоде. Элиза, подхватывая разговор, заученно произносит: «Необычное понижение атмосферного давления, охватившее западную часть Британских островов, постепенно переместится на восточные районы. По данным синоптиков, существенных метеорологических изменений не предвидится». Эта тирада вызывает у Фредди смех. Далее речь заходит о болезни, и Элиза рассказывает, что ее тетя умерла от инфлюэнцы. Госпожа Айнсдорф Гил сочувственно поклацує языком, а Элиза с трагизмом в голосе говорит, что тетю ухлопали, чтобы украсть ее соломенную шляпу. Ухлопали, ибо такая здоровяга не могла умереть от простуды. В доказательство этого девушка привела новые аргументы: за год до того тетка заболела дифтерией, и когда отец Элизы вливал ей в глотку джин, то больной отгрыз пол-ложки.
Далее Элиза непринужденно поделилась, что для тети «джин был как материнское молоко...»отец «сам столько того джина перехиляв, что знал же, что и к чему», что он и сейчас не просыхает», а мать и сама когда, бывало, давала ему деньги на выпивку, «потому что он тогда сразу делался веселый и ласковый ».
Слушая ее, Фредди корчился от безудержного смеха, и Элиза спросила юношу: «Что такое? Чего это вы ржете?» Фредди и его эксцентричная сестра решили, что это новая светская говор, а Хігінс подтвердил их догадку и порекомендовал панне Кларе запомнить новые слова и использовать их при случае во время визитов.
Госпожа Айнсдорф Гил и ее дети спешат на другой прием, а Хігінс, едва дождавшись, чтобы они остались одни, спросил у матери, можно ли выводить на Элизу люди? Госпожа Хігінс объяснила сыну и полковнику, что, несмотря на правильное произношение Элизы «ее происхождения проступает в каждом ее слове». А виноват в этом сам учитель, ибо то, как он выражается, «для грузовой пристани подходит как нельзя лучше. Однако для приема - вряд ли». Ученый не понимает матери. «Я ни черта не понимаю! Я знаю одно: три месяца, день в день, я бился над тем, чтобы эта девушка стала похожа на человека. К тому же, мне из нее немало пользы. Она всегда знает, где искать мои вещи, помнит, где и с кем я назначаю встречи...» Госпожа Хігінс хочет узнать, кем является для сына и его друга Элиза, что ее ждет дальше? Мужчины уверяют ее, что относятся к девушке очень серьезно. Они еженедельно и даже ежедневно, замечают в ней какие-то изменения, фиксируют каждое ее движение, делают десятки записей и фотографий, только о ней говорят, учат ее, одевают, изобретают новую Элизу. Но госпожа Хігінс говорит им, что они «словно двое детей, которые играют живой куклой» и не видят проблемы, которая вошла в дом на Вімпол-стрит вместе с Элизой. «Проблема в том, что делать с Элизой потом».
«Ясно, что Элизе еще далеко до герцогини. А впрочем, Хігінс еще есть впереди время, и заведение еще не проигран!» Обучение продолжалось, и ровно через полгода Элиза снова выходит в мир. На посольском приеме она появилась в элегантном платье со всеми полагающимися аксессуарами: бриллианты, веер, цветы, роскошное манто. Она выходит из «роллс-ройса» и в сопровождении Хігінса и Пікерінга направляется в зал. На приеме в Хігінса подходит почтенный молодой господин с роскошными усами. Он напоминает ученому, который был его первым учеником. Хігінс еле вспомнил Непомука, который владеет тридцатью двумя языками, работает переводчиком, умеет в пределах всей Европы определить происхождение человека. Пикеринг немного тревожится, что усач разоблачит Элизу, но девушка с такой очаровательной грацией идет в приемную залу, гости комкают разговора, чтобы взглянуть на нее.
Заинтригованная хозяйка дома просит Непомука выведать все о Элизу подробнейшим образом. Через некоторое время усач доложил, что Дулитл - не англичанка, ибо «где вы видели англичанку, которая бы так правильно говорила по-английски?» Непомук определил, что Элиза происходит с венгерского королевского рода и является принцессой.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Кабинет Хігінса. Часы на камине бьют полночь. В комнате никого нет.
Элиза в дорогих украшениях и роскошном вечернем наряде входит в кабинет и включает свет. Видно, что она устала. Вскоре появляется Хігінс с домашней курткой в руках. Смокинг, цилиндр, плащ он небрежно бросает на журнальный столик, надевает домашнюю куртку и устало падает в кресло. Заходит Пикеринг в вечернем костюме. Мужчины переговариваются, когда вдруг Хігінс восклицает: «А где это, черт возьми, мои шлепанцы?» Элиза мрачно смотрит на него и выходит из комнаты. Потом возвращается с большими пантофлями в руках, ставит их на коврик перед Хігінсом. Ученый не замечает этого и страшно удивляется, когда видит шлепанцы у своих ног: «А, вот они где!»
Мужчины обсуждают прием, радуются, что «Элиза блестяще справилась с ролью, и все уже позади». Они говорят о девушке так, словно ее нет в комнате. Элиза из последних сил сдерживается, но когда Хігінс и Пикеринг выходят из кабинета, девушка с криком болезненного гнева падает на пол.
В коридоре Хігінс увидел, что снова не обул шлепанцы, и возвращается в комнату. Разъяренный Элиза хватает шлепанцы и с силой швыряет их один за другим просто в Хігінса. Ученый не понимает причины истерики девушки, а Элиза готова выцарапать ему глаза за то, что он потерял всякий интерес к ней.
Хігінсу таки удалось немного успокоить Элизу. Он пытается объяснить девушке, что теперь все позади, она свободна и может жить, как ей заблагорассудится: может выйти замуж или открыть цветочную лавку.
Говоря это, ученый жует вкусное яблоко и не замечает взгляда Элизы. Девушка спокойно выслушала своего учителя, а затем ровным голосом спросила: «Сэр, кому принадлежат мои платья? Что я имею право забрать с собой, чтобы вы не обвинили меня в краже?» Потом она сняла с себя драгоценности: «пожалуйста, возьмите это к себе. Так будет надежнее. Не хочу за них отвечать. А вдруг что-то пропадет». Спокойно сняла с руки перстень, который Хігінс купил ей в Брайтоне. Озадаченный ученый швыряет кольцо в камин, запихивает драгоценности в карманы и сердито говорит: «Если бы эти изыски не принадлежали ювелиру, я запихнул бы их в вашу неблагодарную глотку!» После этого он величественно выходит из комнаты, однако в конце портит весь эффект, хлопнув изо всех сил дверью.
Элиза опускается на колени перед камином, находит кольцо, бросает его в вазу с фруктами и решительно заходит в свою комнату. Там она аккуратно снимает вечерний наряд, одевает будничное платье и выходит из дома, хлопнув дверью.
Под своими окнами Элиза видит Фредди Айнсдорфа Гила, влюбленного в нее. Юноша признается девушке, и она, переполненная чувствами, отвечает взаимностью. Они замерли в объятиях друг друга, пока их не прогнал летний констебль. Молодые люди бросаются наутек, а потом снова застывают в объятиях, и снова их застает полицейский - на этот раз значительно моложе. Элиза и Фредди наняли такси и всю ночь кружили по городу.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Гостиная госпожа Хігінс. Хозяйка сидит за письменным столом. Входит горничная и докладывает, что пришли господин Хігінс и полковник Пикеринг. Они звонят в полицию, ищут Элизу, и господин Генри не в настроении.
Госпожа Хігінс попросила горничную предупредить Элизу Дулитл об гостей, а сама встретила сына и полковника. Хігінс влетел в комнату и, даже не поздоровавшись, выпалил: «Мама, послушай, это же черт знает что! Элиза сбежала». Мать пыталась объяснить сыну, что для побега была какая-то причина и что нельзя заявлять на девушку в полицию, как будто она какая-то воровка. Разговор прерывает приход отца Элизы. «Он импозантно одетый, словно на свадьбу, и сам похож на жениха». Господин Дулитл так увлечен целью визита, что направляется прямо к Хігінса с обвинениями. Он упрекает ученому, что тот написал о нем в Америку основателю «товариствів моральных рехворм». Узнав о Дулитла, американский миллионер Эзра Д. Уоннафеллер перед смертью отписал сміттярю «половину акций своей сирожувальної хвабрики » при условии, что тот шесть раз в год будет проводить занятия во «Всемирной лиге моральных реформ». И вот теперь старый мусорщик страдает от того, что, разбогатев, имеет только одна забота: нашлась целая куча родственников, которые идут к нему с протянутой рукой; адвокаты требуют денег; врачи пугают его многочисленными болезнями, чтобы только он доверил им лечить себя; дома все за него делают другие, чтобы он только деньги платил.
Ему трудно нести бремя ответственности, которое возложили на него деньги, но отказаться от наследства он тоже не может, ведь выбрать попрошайничество и работный дом на старости рука не поднимается.
Госпожа Хігінс очень радовалась тому, что Дулитл разбогател и теперь способен обеспечить будущее своей дочери. Генри заявил, что старик не имеет никакого права на Элизу, ведь взял за нее пять фунтов.
Госпожа Хігінс стала упрекать сыну, что он и полковник плохо относились к девушке, презирали ее. Вот поэтому Элиза сбежала из дома. Мать хотела, чтобы Генри был учтив с девушкой, а Дулитл должен пока молчать о свое новое положение. Генри сердито падает в кресло, а старый выходит на балкон.
В комнату гордо и степенно входит Элиза. В руках девушки небольшой рабочий корзину, из которого она вынимает шитье и начинает работать, не обращая ни малейшего внимания на Хігінса.
Элиза разговаривает с полковником. Она благодарит Пікерінгу за то, что именно от него узнала, «как следует вести себя в приличном обществе». Ее истинное воспитание началось тогда, когда полковник впервые обратился к ней «панно Дулитл». Много мелочей в поведении Пікерінга были примером для девушки, подносили ее человеческое достоинство, а вот Хігінс относился к ней как к цветочницы, и с ним она никогда бы не стала леди.
Слушая разговор о нем, Хігінс бесился от злости, но Элиза вела себя так, как будто его не было в комнате. И только появление отца вывела ее из равновесия и снова превратила девочку из лондонского дна.
Старый Дулитл сообщил дочери, что женится, и пригласил всех присутствующих принять участие в церемонии. Пикеринг и госпожа Хігінс ушли из комнаты, оставив Генри и Элизу наедине. Между ними происходит разговор, которая похожа на дуэль между врагами. Элиза заявляет права на сохранение собственного достоинства, сравнивает Хігінса с трактором, который пре только вперед, не замечая никого, кичится тем, что ее любит молодой и привлекательный Фредди, готов хоть сегодня жениться на ней.
В свою очередь Хігінс сказал, что готов уважать не рабыню, которая с готовностью приносит шлепанцы, а равноправного партнера. Он признался, что пристрастился к ее лица и голоса, но никогда ради нее не свернет со своего пути. И если ей хочется, чтобы какой-то дурак проводил одну половину своего времени возле нее, млея от чувств, а вторую - украшая ее синяками, то пусть она сейчас же забирается к той канавы, откуда он ее вытащил.
В отчаянии от таких слов Элиза заявила, что выйдет замуж за Фредди и пойдет учительствовать. Будет учить багатійок того, чему ее научил ученый. Хігінс поражен до глубины души тем, что все-таки сделал с Элизы настоящую женщину, которая никогда не позволит смеяться над собой, не будет покорно выполнять волю мужа. «Такой вы мне нравитесь», - в восторге восклицает профессор. Теперь он воспринимает ее Одновременно и как крепостную башню, и как броненосец. «Вы, я и Пикеринг теперь не просто двое мужчин и одна глупая девчонка. Мы теперь трое убежденных одиночек!»
В комнату возвращается госпожа Хігінс, одетая для брачной церемонии. Она приглашает Элизу ехать к церкви. Девушка направляется к двери, а Хігінс вдогонку дает ей несколько поручений. Элиза с нескрываемым презрением отвечает на это будто заранее заготовленными фразами о невозможности выполнить ни одно из них.
Госпожа Хігінс поражена отношениями Генри и Элизы и не знает, что и думать. Женщины уходят, а вслед им раздается смех Генри: «Она мечтает жениться Фредди! Ха-ха! С Фредди! Ха-ха!»
Джордж Бернард Шоу (George Bernard Shaw) (1856-1950), ирландский драматург, философ и прозаик и самый прославленный — после Шекспира — драматург, писавший на английском языке.
Бернард Шоу обладал великолепным чувством юмора. О себе писатель сказал: «Мой способ шутить — это говорить правду. На свете нет ничего смешнее «.
Шоу вполне сознательно ориентировался на творческий опыт Ибсена. Он высоко ценил его драматургию и в начале творческого пути во многом следовал его примеру. Как и Ибсен, Шоу использовал сцену для пропаганды своих социальных и моральных взглядов, наполняя пьесы острыми, напряженными дискуссиями. Однако он не только, как Ибсен, ставил вопросы, но и пытался на них ответить, и ответить как писатель, исполненный исторического оптимизма. По словам Б. Брехта, в пьесах Шоу «вера в бесконечные возможности человечества на пути к совершенствованию играет решающую роль».
Творческий путь Шоу-драматурга начался в 1890-е годы. В Независимом театре была поставлена и первая драма Шоу «Дома вдовца» (1892), с которой началась «новая драма» в Англии. Следом за ней появились «Волокита» (1893) и «Профессия миссис Уоррен» (1893—1894), составившие вместе с «Домами вдовца» цикл «Неприятных пьес». Такими же остросатиричными были и пьесы следующего цикла, «Пьесы приятные»: «Оружие и человек» (1894), «Кандида» (1894), «Избранник судьбы» (1895), «Поживем — увидим» (1895—1896).
В 1901 г. Шоу опубликовал новый цикл пьес «Пьесы для пуритан», в который вошли «Ученик дьявола» (1896—1897), «Цезарь и Клеопатра» (1898), «Обращение капитана Брассбаунда» (1899). Какие бы темы ни поднимал в них Шоу, будь то, как в «Цезаре и Клеопатре», отдаленное прошлое человечества или, как в «Обращении капитана Брассбаунда», колониальная политика Англии, его внимание всегда приковано к самым жгучим проблемам современности.
Ибсен изображал жизнь преимущественно в мрачных, трагических тонах. Шоу насмешлив даже там, где речь идет о вполне серьезном. Он отрицательно относится к трагедии и выступает против учения о катарсисе. По мнению Шоу, человек не должен мириться со страданием, лишающим его «способности открывать сущность жизни, пробуждать мысли, воспитывать чувства». Шоу высоко ценит комедию, называя ее «самым утонченным видом искусства». В творчестве Ибсена, по словам Шоу, она трансформируется в трагикомедию, «в еще более высокий, чем комедия, жанр». Комедия, по убеждению Шоу, отрицая страдание, воспитывает в зрителе разумное и трезвое отношение к окружающему миру.
Однако, предпочитая комедию трагедии, Шоу в своей художественной практике редко удерживается в границах одного комедийного жанра. Комическое в его пьесах легко уживается с трагическим, смешное — с серьезными размышлениями о жизни.
«Реалист — тот, кот сам живет, сообразуясь со своими представлениями о прошлом».
Для Шоу борьба за новое общество была неразрывно связана с борьбой за новую драму, которая могла бы поставить перед читателями насущие вопросы современности, могла бы сорвать все маски и покровы жизни общества. Когда Б. Шоу, сначала как критик, а потом и как драматург, ввел планомерную осаду драмы 19 века, ему приходилось бороться с самой скверной из ходящих условностей театральной критики того времени, убежденной в том, что интеллектуальной серьезности на сцене нет места, что театр — это вид поверхностного развлечения, а драматург — это человек, задача которого изготовлять из дешевых эмоций вредные сласти.
В конце концов, осада увенчалась успехом, интеллектуальная серьезность одержала верх над кондитерским взглядом на театр, и даже его сторонники были вынуждены встать в позу интеллектуалов и в 1918 году Шоу писал: «почему понадобилась колоссальная война, чтобы приохотить людей к моим произведениям? »
Шоу намеривался создать положительного героя — реалиста. Одну из задач своей драматургии он видит в создании образов «реалистов», практичных, сдержанных и хладнокровных. Шоу везде и всегда старался раздразнить, разозлить, публику, использую свой шовианский метод.
Он ни когда не был идеалистом — его предложения носили не романтическо-пацифистский, а сугубо практический характер и были, по свидетельствам современников, весьма дельными.
В «Профессии миссис Уорен» Шоу изложил свое представление о реальном положении женщин в обществе, говорил о том, что общество должно быть устроено так, чтобы каждый мужчина и каждая женщина могли содержать себя своим трудом, не торгуя своими привязанностями и убеждениями. В «Цезаре и Клеопатре» Шоу предложил свой взгляд на историю спокойный, здравый, ироничный, не прикованный насмерть к щелочкам у дверей царских опочивален.
В основе художественного метода Бернарда Шоу — парадокс как средство ниспровержения догматизма и предвзятости — («Андрокл и лев», 1913, «Пигмалион», 1913), традиционности представлений (исторические пьесы «Цезарь и Клеопатра», 1901, пенталогия «Назад к Мафусаилу», 1918-20, «Святая Иоанна», 1923).
Ирландец по происхождению, Шоу неоднократно обращался в своем творчестве к острым проблемам, связанным с отношениями между Англией и «другим островом Джона Булля», как озаглавлена его пьеса (1904). Однако родные места он навсегда покинул двадцатилетним юношей. В Лондоне Шоу тесно сблизился с участниками «Фабианского общества», разделяя их программу реформ с целью постепенного перехода к социализму.
Современная драматургия должна была вызывать прямой отзвук у аудитории, узнающей в ней ситуации из собственного жизненного опыта, и провоцировать дискуссию, которая выходила бы далеко за пределы частного случая, показанного со сцены. Коллизии этой драматургии, в отличие от шекспировских, которые Бернард Шоу считал устаревшими, должны носить интеллектуальный или социально-обличительный характер, отличаясь подчеркнутой злободневностью, а персонажи важны не столько своей психологической сложностью, сколько чертами типа, проявленными полно и наглядно.
Главной проблемой, которую Шоу искусно решает в «Пигмалионе», стал вопрос «является ли человек изменяемым существом». Это положение в пьесе конкретизируется тем, что девушка из Ист Энда Лондона со всеми чертами характера уличного ребенка, превращается в женщину с чертами характера дамы высшего общества. Чтобы показать, как радикально можно изменить человека, Шоу выбрал переход из одной крайности в другую. Если такое радикальное изменение человека возможно в относительно короткое время, то зритель должен сказать себе, что тогда возможно и любое другое изменение человеческого существа.
Второй важный вопрос пьесы — насколько речь влияет на человеческую жизнь. Что дает человеку правильное произношение? Достаточно ли научится правильно говорить, чтобы изменить социальное положение? Вот что думает на этот счет профессор Хиггинс: «Но если бы вы знали, как это интересно — взять человека и, научив его говорить иначе, чем он говорил, до сих пор, сделать из него совершенно другое, новое существо. Ведь это значит — уничтожить пропасть, которая отделяет класс от класса и душу от души».
Шоу, быть может, первым осознал всесилие языка в обществе, его исключительную социальную роль, о которой косвенно в те же годы заговорил психоанализ.
Несомненно, что «Пигмалион» является наиболее популярной пьесой Б. Шоу. В ней автор показал нам трагедию бедной девушки, познавшей нищету, которая вдруг оказывается среди высшего общества, становится истинной леди, влюбляется в человека, помогшего ей подняться на ноги, и которая вынуждена отказаться от всего этого, потому что в ней просыпается гордость, и она понимает, что человек, которого она любит, отвергает ее.
На меня пьеса «Пигмалион» произвела огромное впечатление, особенно судьба главной героини. Мастерство Б. Шоу, с которым он показывает нам психологию людей, а также все жизненно важные проблемы общества, в котором он жил, не оставит равнодушным никого.
Все пьесы Шоу отвечают важнейшему требованию, предъявленному Брехтом современному театру, а именно: театр должен стремиться «изображать природу человека как поддающуюся изменению и зависящую от классовой принадлежности. Насколько Шоу интересовала связь характера и общественного положения, особенно доказывает тот факт, что радикальную перестройку характера он сделал даже главной темой пьесы «Пигмалион».
После исключительного успеха пьесы и сделанного по ней мюзикла «Моя прекрасная леди» история Элизы, превратившейся благодаря профессору фонетики Хиггинсу из уличной девчонки в светскую даму, сегодня, пожалуй, известна больше, чем греческий миф.
Человек создается человеком — таков урок этой, по собственному признанию Шоу, «интенсивно и сознательно дидактической» пьесы. Это тот самый урок, к которому призывал Брехт, требуя, чтобы «построение одной фигуры проводилось в зависимости от построения другой фигуры, ибо и в жизни мы взаимно формируем друг друга».
Среди литературных критиков бытует мнение, что пьесы Шоу, больше, чем пьесы других драматургов, пропагандируют определенные политические идеи. Учение об изменяемости человеческой природы и зависимости от классовой принадлежности есть не что иное, как учение о социальной детерминированности индивидуума. Пьеса «Пигмалион» является хорошим пособием, в котором рассматривается проблема детерминизма (Детерминизм — учение о первоначальной определяемости всех происходящих в мире процессов, включая все процессы человеческой жизни). Даже сам автор считал ее «выдающейся дидактической пьесой».
Главной проблемой, которую Шоу искусно решает в «Пигмалионе», стал вопрос «является ли человек изменяемым существом». Это положение в пьесе конкретизируется тем, что девушка из Ист Энда Лондона со всеми чертами характера уличного ребенка, превращается в женщину с чертами характера дамы высшего общества Чтобы показать, как радикально можно изменить человека, Шоу выбрал переход из одной крайности в другую. Если такое радикальное изменение человека возможно в относительно короткое время, то зритель должен сказать себе, что тогда возможно и любое другое изменение человеческого существа. Второй важный вопрос пьесы — насколько речь влияет на человеческую жизнь. Что дает человеку правильное произношение? Достаточно ли научится правильно говорить, чтобы изменить социальное положение? Вот что думает на этот счет профессор Хиггинс: «Но если бы вы знали, как это интересно — взять человека и, научив его говорить иначе, чем он говорил, до сих пор, сделать из него совершенно другое, новое существо. Ведь это значит — уничтожить пропасть, которая отделяет класс от класса и душу от души
«.
Как показывается и постоянно подчеркивается в пьесе, диалект лондонского востока несовместим с существом леди, так же как и язык леди не может вязаться с существом простой девушки-цветочницы из восточного района Лондона. Когда Элиза забыла язык своего старого мира, для нее закрылся туда обратный путь. Тем самым разрыв с прошлым был окончательным. Сама Элиза в ходе пьесы ясно отдает себе отчет в этом. Вот что она рассказывает Пикерингу: «Вчера ночью, когда я бродила по улицам, какая-то девушка заговорила со мной; я хотела ей ответить по-старому, но у меня ничего не вышло «.
Бернард Шоу уделял много внимания проблемам языка. У пьесы была серьезная задача: Шоу хотел привлечь внимание английской публики к вопросам фонетики. Он ратовал за создание нового алфавита, который в большей степени соответствовал бы звукам английского языка, чем ныне существующий, и который облегчил бы задачу изучения этого языка детям и иностранцам. К этой проблеме Шоу неоднократно возвращался на протяжении своей жизни, и согласно его завещанию большая сумма была оставлена им на исследования, имеющие целью создание нового английского алфавита. Исследования эти продолжаются до сих пор, и всего несколько лет назад вышла в свет пьеса «Андрокл и лев», напечатанная знаками нового алфавита, который был выбран специальным комитетом из всех вариантов, предложенных на соискание премии. Шоу, быть может, первым осознал всесилие языка в обществе, его исключительную социальную роль, о которой косвенно в те же годы заговорил психоанализ. Именно Шоу сказал об этом в плакатно-назидательном, но от того не менее иронично-увлекательном «Пигмалионе». Профессор Хиггинс, пусть и в своей узкой специальной сфере, но все же опередил структурализм и постструктурализм, которые во второй половине века сделают идеи «дискурса» и «тоталитарных языковых практик» своей центральной темой.
В «Пигмалионе» Шоу соединил две одинаково волнующие его темы: проблему социального неравенства и проблему классического английского языка. Он считал, что общественная сущность человека выражается в различных частях языка: в фонетике, грамматике, в словарном составе. Пока Элиза испускает такие гласные звуки, как «аы — аы-аы — оу — оу», у нёё нет, как правильно замечает Хиггинс, никаких шансов выбраться из уличной обстановки. Поэтому все его усилия концентрируются на изменении звуков ее речи. То, что грамматика и словарный состав языка человека в этом отношении являются не менее важными, демонстрируется на примере первой крупной неудачи обоих фонетистов в их усилиях по перевоспитанию. Хотя гласные и согласные звуки Элизы превосходны, попытка ввести ее в общество как леди терпит неудачу. Слова Элизы: «А вот где ее шляпа соломенная, новая, которая должна была мне достаться? Сперли! Вот и я говорю, кто шляпу спер, тот и тетку укокошил » — даже при отличном произношении и интонации не являются английским языком для леди и джентльменов.
Хиггинс признает, что Элиза наряду с новой фонетикой должна усвоить также новую грамматику и новый словарь. А вместе с ними и новую культуру. Но язык не является единственным выражением человеческого существа. Выход в свет на прием к миссис Хиггинс имеет единственный промах — Элиза не знает, о чем говорят в обществе на этом языке. «Пикеринг также признал, что для Элизы недостаточно владеть присущими леди произношением, грамматикой и словарным составом. Она должна еще развить в себе характерные для леди интересы. До тех пор пока ее сердце и сознание заполнены проблемами ее старого мира: убийствами из-за соломенной шляпы и благоприятным действием джина на настроение ее отца, — она не сможет стать леди, пусть даже ее язык будет неотличим от языка леди». Один из тезисов пьесы гласит, что человеческий характер определяется совокупностью отношении личности, языковые отношения являются лишь ее частью. В пьесе этот тезис конкретизируется тем, что Элиза наряду с занятиями языком учится еще и правилам поведения. Следовательно, Хиггинс объясняет ей не только то, как надо говорить на языке леди, но и, например, как пользоваться носовым платком.
Если Элиза не знает, как пользоваться носовым платком, и если она противится принять ванну, то любому зрителю должно быть ясно, что изменение ее существа требует также изменения ее повседневного поведения. Внеязыковые отношения людей различных классов так гласит тезис, не менее различны, чем их речь по форме и содержанию.
Совокупность поведения, то есть форма и содержание речи, образ суждения и мыслей, привычные поступки и типичные реакции люде приспособлены к условиям их среды. Субъективное существо и объективный мир соответствуют друг друга и взаимно пронизывают друг друга. От автора требовалась большая затрата драматических средств, чтобы убедить в этом каждого зрителя. Шоу нашел это средство в систематическом применении своего рода эффекта отчуждения, заставляя своих персонажей время от времени действовать в чужой среде, чтобы затем шаг за шагом возвращать их в свою собственную среду, искусно создавая на первых порах ложное представление относительно их настоящей сущности. Затем это впечатление постепенно и методически меняется. «Экспозиция» характера Элизы в чужой среде имеет то воздействие, что она леди и джентльменам в зрительном зале кажется непонятной, отталкивающей, двусмысленной и странной. Это впечатление усиливается благодаря реакции леди и джентльменов на сцене.
Так, Шоу заставляет миссис Эйнсфорд Хилл заметно волноваться, когда она наблюдает, как незнакомая ей цветочница при случайной встрече на улице называет ее сына Фредди «милым другом». «Концовка первого акта является началом «процесса перевоспитания» предубежденного зрителя. Она как бы указывает лишь на смягчающие обстоятельства, которые необходимо учесть при осуждении обвиняемой Элизы. Доказательство невиновности Элизы дается только в следующем акте благодаря ее превращению в леди. Кто действительно полагал, что Элиза была навязчивой из-за врожденной низости или продажности, и кто не смог правильно истолковать описание среды в конце первого акта, тому откроет глаза самоуверенное и гордое выступление превращенной Элизы». Насколько тщательно при перевоспитании своих читателей и зрителей Шоу учитывает предубеждения, можно подтвердить многочисленными примерами.
Широко распространенное мнение многих состоятельных господ, как известно, заключается в том, что жители Ист-Энда сами виноваты в своей нищете, так как не умеют «экономить». Хотя они, как и Элиза в Ковент-Гардене, очень падки на деньги, но лишь для того, чтобы при первой же возможности снова расточительно потратить их на абсолютно ненужные вещи. У них вовсе нет мыслей использовать деньги благоразумно, например, для профессионального образования. Шоу стремится это предубеждение, как, впрочем, и другие, сначала усилить. Элиза, едва заполучив какие-то деньги, уже позволяет себе поехать домой на такси. Но сразу же начинается разъяснение настоящего отношения Элизы к деньгам. На следующий день она спешит потратить их на собственное образование. «Если человеческое существо обусловлено средой и если объективное существо и объективные условия взаимно соответствуют друг другу, тогда превращение существа возможно лишь при замене среды или ее изменении. Этот тезис в пьесе «Пигмалион» конкретизируется тем, что для создания возможности превращения Элизы ее полностью изолируют от старого мира и переносят в новый». В качестве первой меры своего плана перевоспитания Хиггинс распоряжается насчет ванны, в которой Элиза освобождается от наследия 
Ист-Энда.
Старое платье, самая близкая к телу часть старой среды, даже не откладывается в сторону, а сжигается. Ни малейшей частицы старого мира не должно связывать Элизу с ним, если серьезно думать о ее превращении. Чтобы показать это, Шоу ввел в действие еще один особенно поучительный инцидент.
В конце пьесы, когда Элиза, по всей вероятности, уже окончательно превратилась в леди, вдруг появляется ее отец. Непредвиденно происходит проверка, дающая ответ на вопрос о том, прав ли Хиггинс, считая возможным возвращение Элизы к прежней жизни: (В среднем окне появляется Дулиттл. Бросив на Хиггинса укоризненный и полный достоинства взгляд, он бесшумно подходит к дочери, которая сидит спиной к окнам и поэтому не видит его.) Пикеринг. Он неисправим, Элиза. Но ведь вы не скатитесь, правда? Элиза. Нет. Теперь уже нет. Я хорошо заучила свой урок. Теперь я уже не могу издавать такие звуки, как раньше, даже если б хотела. (Дулиттл сзади кладет ей руку на плечо. Она роняет вышиванье, оглядывается, и при виде отцовского великолепия вся ее выдержка сразу испаряется.) У-у-ааааа-у! Хиггинс (торжествующе). Ага! Вот, вот! У-у-ааааа-у! У-у-ааааа-у! Победа! Победа!».
Самое незначительное соприкосновение лишь с частью своего старого мира превращает сдержанную и, казалось бы, готовую к изысканному поведению леди на какой-то момент снова в уличного ребенка, который не только реагирует, как и прежде, но, к собственному удивлению, снова может произносить, казалось, уже забытые звуки улицы. Ввиду тщательного подчеркивания влияния среды у зрителя легко могло бы возникнуть ложное представление о том, будто характеры в мире героев Шоу целиком поддаются ограничению влиянием среды.
Для предупреждения этого нежелательного заблуждения Шоу с подобной же тщательностью и основательностью внес в свою пьесу контртезис о существовании естественных способностей и их значении для характера того или иного индивидуума. Это положение конкретизируется сразу во всех четырех главных героях пьесы: Элизе, Хиггинсе, Дулиттле и Пикеринге. «Пигмалион» — это насмешка над поклонниками «голубой крови»… каждая моя пьеса была камнем, который я бросал в окна викторианского благополучия», — так отзывался сам автор о своей пьесе.
Для Шоу было важно показать, что все качества Элизы, которые она раскрывает как леди, можно уже обнаружить в цветочнице как естественные способности или что качества цветочницы можно затем снова обнаружить в леди. Концепция Шоу уже содержалась в описании внешности Элизы. В конце детальной характеристики ее внешнего облика говорится: «Без сомнения, она по-своему чистоплотна, однако рядом с дамами решительно кажется замарашкой. Черты лица у нее недурны, но состояние кожи оставляет желать лучшего; кроме того, заметно, что она нуждается в услугах дантиста».
Превращение Дулиттла в джентльмена, точно так же как и его дочери в леди, должно показаться относительно внешним процессом. Здесь как бы модифицируются лишь его природные способности благодаря его новому общественному положению.
Как акционер сыроваренного треста «Друг желудка» и видный оратор уоннафеллеровской Всемирной лиги моральных реформ, он, в сущности, даже остался при своей настоящей профессии, которая, по свидетельству Элизы, еще до его социального превращения состояла в том, чтобы вымогать деньги у других людей, пуская в ход свое красноречие. Но самым убедительным образом тезис о наличии природных способностей и их значении для создания характеров демонстрируется на примере пары Хиггинс — Пикеринг. Оба они по своему социальному положению джентльмены, но с тем различием, что Пикеринг и по своему темпераменту джентльмен, в то время как Хиггинс предрасположен к грубости. Различие и общность обоих персонажей систематически демонстрируется на их поведении по отношению к Элизе.
Хиггинс с самого начала обращается с ней грубо, невежливо, бесцеремонно. В ее присутствии он говорит о ней «глупая девушка», «чучело», «так неотразимо вульгарна, так вопиюще грязна», «скверная, испорченная девчонка» и тому подобное. Он просит свою экономку завернуть Элизу в газету и бросить в мусорный ящик. Единственной нормой разговора с ней является повелительная форма, а предпочтительным способом влияния на Элизу — угроза. Пикеринг, врожденный джентльмен, напротив, в обращении с Элизой с самого начала проявляет такт и исключительную вежливость. Он не дает спровоцировать себя на неприятное или грубое высказывание ни навязчивым поведением цветочницы, ни плохим примером Хиггинса. Так как никакие обстоятельства не объясняют эти различия в поведении,. зритель должен предположить, что, наверное, все же имеется нечто вроде врожденных склонностей к грубому или деликатному поведению.
Для предупреждения ложного вывода, будто грубое поведение Хиггинса по отношению к Элизе обусловлено исключительно существующими между ним и ею социальными различиями, Шоу заставляет Хиггинса вести себя заметно резко и невежливо также и среди ему равных. Хиггинс не особенно старается скрыть от миссис, мисс и Фредди Хилл, как мало он с ними считается и как мало они для него значат. Разумеется, Шоу дает возможность проявляться грубости Хиггинса в обществе в значительно модифицированной форме. При всей врожденной склонности к бесцеремонному высказыванию правды, Хиггинс не допускает там таких грубостей, какие мы наблюдаем при его обращении с Элизой. Когда его собеседница миссис Эйнсфорд Хилл по своей ограниченности полагает, что было бы лучше, «если б люди умели быть откровенными и говорить то, что думают», Хиггинс протестует восклицанием «Упаси бог!» и возражением, что «это было бы неприлично». Характер человека определяется не непосредственно средой, а через межчеловеческие, эмоционально окрашенные отношения и связи, через которые он проходит в условиях своей среды. Человек — чувствительное, восприимчивое существо, а не пассивный предмет, которому можно придать любую форму, подобно куску воска. Какое значение Шоу придает как раз этому вопросу, подтверждается выдвижением его в центр драматического действия.
Вначале Элиза для Хиггинса кусок грязи, который можно завернуть в газету и бросить в мусорный ящик, во всяком случае «замарашка, чумазая замухрышка», которую заставляют вымыться, как грязное животное, невзирая на ее протесты. Вымытая и одетая Элиза становится не человеком, а интересным подопытным предметом, на котором можно производить научный эксперимент. За три месяца Хиггинс сделал из Элизы графиню, он выиграл свое пари, как выражается Пикеринг, ему это стоило большого напряжения. То, что Элиза сама участвует в этом эксперименте и как человек в высшей степени была связана обязательством, до его сознания — как, впрочем, также и до сознания Пикеринга — не доходит вплоть до наступления открытого конфликта, который образует драматическую кульминацию пьесы. К своему большому удивлению, Хиггинс должен в заключение констатировать, что между ним и Пикерингом, с одной стороны, и Элизой — с другой, возникли человеческие отношения, которые не имеют больше ничего общего с отношениями ученых к своим объектам и которые нельзя больше игнорировать, а можно разрешить лишь с болью в душе. «Отвлекаясь от лингвистики, следует прежде всего отметить, что «Пигмалион» был веселой, блестящей комедией, последний акт которой содержал элемент истинной драмы: маленькая цветочница хорошо справилась со своей ролью знатной дамы и больше уже не нужна — ей остается вернуться на улицу или выйти замуж за одного из трех героев».
Зритель понимает, что Элиза сделалась леди не благодаря тому, что ее научили одеваться и говорить как леди, а благодаря тому, что она вступила в человеческие отношения с леди и джентльменами в их среде.
В то время как вся пьеса бесчисленными деталями внушает, что различие между леди и цветочницей заключается в их поведении, в тексте утверждается нечто прямо противоположное: «Леди отличается от цветочницы не тем, как она себя держит, а тем, как с ней себя держат».
Эти слова принадлежат Элизе. По ее мнению, заслуга в превращении ее в леди принадлежит Пикерингу, а не Хиггинсу. Хиггинс ее лишь дрессировал, учил правильной речи и т.д. Это способности, которые можно легко приобрести и без посторонней помощи. Вежливое обращение Пикеринга произвело те внутренние перемены, которые отличают цветочницу от леди. Очевидно, утверждение Элизы, что только манера обращения с человеком определяет его суть, не является основой проблематики пьесы. Если бы обхождение с человеком было решающим фактором, тогда Хиггинс должен был бы всех встречающихся ему дам делать цветочницами, а Пикеринг всех встречающихся ему цветочниц-дамами.
То, что оба они не наделены такой волшебной силой, совершенно очевидно. Хиггинс не проявляет чувства такта, присущего Пикерингу, ни по отношению к матери, ни по отношению к миссис и мисс Эйнсфорд Хилл, не вызывая этим в их характерах маломальских изменений. Пикеринг в первом и втором актах обращается с цветочницей Элизой с не слишком изысканной вежливостью. С другой стороны, в пьесе ясно показывается, что одно лишь поведение также не определяет сути. Если бы только поведение было решающим фактором, тогда Хиггинс уже давно перестал бы быть джентльменом. Но никто серьезно не оспаривает его почетное звание джентльмена. Хиггинс также не перестает быть джентльменом оттого, что бестактно ведет себя с Элизой, как и Элиза не может превратиться в леди лишь благодаря достойному леди поведению. Тезис Элизы, что лишь обращение с человеком является решающим фактором, и антитезис, что поведение человека является определяющим для существа личности, ясно опровергаются пьесой.
Поучительность пьесы заключается в синтезе — определяющим для существа человека является его общественное отношение к другим людям. Но общественное отношение есть нечто большее, чем одностороннее поведение человека и одностороннее обращение с ним. Общественное отношение включает в себя две стороны: поведение и обращение. Элиза из цветочницы становится леди благодаря тому, что одновременно с ее поведением изменилось также и обращение с ней, которое она почувствовала в окружающем ее мире. То, что понимается под общественным отношением, отчетливо раскрывается лишь в конце пьесы и в ее кульминационном пункте. Элиза уясняет себе, что, несмотря на успешное завершение занятий по языку, несмотря на радикальное изменение среды, несмотря на постоянное и исключительное пребывание среди признанных джентльменов и леди, несмотря на образцовое обращение с ней со стороны джентльмена и несмотря на овладение ею самой всеми формами поведения, она не превратилась еще в настоящую леди, а стала лишь горничной, секретаршей или собеседницей двух джентльменов. Она делает попытку миновать эту судьбу путем бегства.
Когда Хиггинс просит ее вернуться обратно, завязывается дискуссия, раскрывающая смысл общественного отношения в принципе. Элиза считает, что она стоит перед выбором между возвращением на улицу и подчинением Хиггинсу. Это для нее символично: тогда ей всю жизнь придется подавать ему туфли. Случилось как раз то, от чего предостерегала миссис Хиггинс, обратив внимание своего сына и Пикеринга на то, что девушка, владеющая языком и манерами леди, еще не является по-настоящему леди, если у нее нет соответствующего дохода. Миссис Хиггинс с самого начала видела, что главную проблему превращения цветочницы в светскую даму можно решить лишь по завершении ее «перевоспитания».
Существенной принадлежностью «знатной дамы» является ее независимость, которую может гарантировать лишь доход, независимый от любого личного труда. Толкование концовки «Пигмалиона» очевидно. Оно не антропологического, как предшествующие тезисы, а этического и эстетического порядка: желательным является не превращение жителей трущоб в леди и джентльменов, подобно превращению Дулиттла, а превращение их в леди и джентльменов нового типа, чувство собственного достоинства которых базируется на их собственном труде. Элиза в стремлении к труду и независимости является воплощением нового идеала леди, который, в сущности, ничего общего не имеет со старым идеалом леди аристократического общества. Она не стала графиней, как об этом неоднократно вещал Хиггинс, но стала женщиной, сила и энергия которой вызывают восхищение.
Знаменательно, что даже Хиггинс не может отказать ей в привлекательности — разочарование и враждебность скоро превращаются в противоположность. Он, кажется, даже забыл о первоначальном стремлении к другому результату и желанию сделать из Элизы графиню. «Хочу похвастаться, что пьеса «Пигмалион» пользовалась величайшим успехом в Европе, Северной Америке и у нас. Ее поучительность настолько сильна и преднамеренна, что я с восторгом швыряю ее в лицо тем самодовольным мудрецам, которые, как попугаи, твердят, что искусство не должно быть дидактическим. Это подтверждает мое мнение, что искусство не может быть никаким иным», — писал Шоу. Автору приходилось бороться за правильную трактовку всех своих пьес, особенно комедий, и выступать против намеренно ложного истолкования их. В случае с «Пигмалионом» борьба концентрировалась вокруг вопроса, выйдет ли Элиза замуж за Хиггинса или за Фредди. Если Элизу выдают замуж за Хиггинса, то создается условное комедийное завершение и приемлемый конец: перевоспитание Элизы завершается в этом случае ее «обуржуазиванием».
Тот, кто выдает Элизу за неимущего Фредди, одновременно должен признать и этические и эстетические тезисы Шоу. Конечно, критики и театральный мир единодушно высказались за «буржуазное решение». Так что финал пьесы остается открытым. Похоже, что и сам драматург не знал, что же теперь ждать от преображенной Элизы…
Укрывшись от дождя, пожилая дама с дочерью, одетые в вечерние платья, ждут, когда Фредди, сын дамы, найдёт такси и заберет их. Появляется Фредди, так не найдя свободное такси. По дороге он налетает на уличную цветочницу и выбивает из рук девушки корзину с фиалками. Цветочница расстроена, потому что пропали её фиалочки. Она просит стоящего рядом полковника купить букетик. Тот вручает ей имеющуюся в карманах мелочь, но цветов так и не берет. Кто-то из прохожих указал цветочнице на господина, который что-то пишет в записной книжке, возможно, на неё донос. Мужчина уверил всех, что он не из полиции. Изумил людей своим умением определять происхождение каждого по произношению.
Полковник выказал интерес к его способностям. Это создатель «Универсального алфавита Хиггинса», Генри Хиггинс. А полковник Пикеринг оказывается автором научной книги «Разговорный санскрит». Мужчина долго жил в Индии, а в Лондон приехал для того, чтобы познакомиться с Хиггинсом. Когда девушка в очередной раз просит купить у нее цветы, Хиггинс бросает в ее корзинку монеты и уходит со своим новым знакомым.
Дома Хиггинс демонстрирует полковнику свою интереснейшую фонографическую аппаратуру. К нему приходит вчерашняя цветочница, представившись Элизой Дулиттл. Она желает брать у него уроки фонетики, поскольку со своим произношением никак не может устроиться на подходящую работу. Полковник подбивает Хиггинса доказать, что он за несколько месяцев сможет превратить цветочницу в герцогиню. Хиггинс тоже находит это предложение весьма заманчивым.
Спустя пару месяцев он привел Элизу в дом своей матери, чтобы определить, можно ли ее уже вводить в светское общество.
В гостях у миссис Хиггинс в тот день были миссис Эйнсфорд Хилл с сыном и дочерью. Именно они тогда стояли под портиком собора, когда впервые увидели Элизу. Они так и не узнают цветочницу. Элиза разговаривает и ведёт себя как великосветская дама, но, рассказывая о своей жизни, использует такие выражения, что все вокруг просто диву даются.
Оба экспериментатора, полковник и профессор, наконец, вывозят Элизу на великосветский приём, где она имеет большой успех. Все принимают девушку за герцогиню. В итоге Хиггинс выигрывает пари. Он в первую очередь наслаждается тем, что этот эксперимент, от которого он успел сильно устать, закончен. Он не обращает на Элизу и на ее душевное состояние никакого внимания. Элиза выглядит уставшей, она грустит, не зная, что же дальше будет с ней.
Ночью она сбегает из дома. Хиггинс и Пикеринг обращаются в полицию, чтобы отыскать беглянку. Без Элизы профессор Хиггинс чувствует себя как без рук. Пришедший отец Элизы упрекает Хиггинса, что ему пришлось коренным образом изменить свою жизнь. Оказывается, Хиггинс написал американскому миллионеру, который основал повсюду филиалы Лиги моральных реформ, что простой мусорщик, Дулиттл, самый оригинальный моралист в Англии. Вот тот и завещал Дулиттлу перед смертью внушительный пай в своём тресте, если тот будет читать лекции в его Лиге.
Элиза выразила согласие вернуться к Хиггинсу, если он попросит у неё прощения. Профессор решил, что теперь девушка ведет себя достойнее, чем тогда, когда внимательно следила за его вещами, приносила ему домашние туфли.
Вероятнее всего, Элиза будет жить в доме Хиггинса, так как успела сильно к нему привязаться, а он к ней, и все у них пойдёт по-старому.
Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Пигмалион». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.