Ковалевский Петр Евграфович (16.12.1901, Санкт-Петербург — 27.04. 1978, Париж) — первый историограф Русского зарубежья, известный библиограф, преподаватель, церковный и общественный деятель.
Выходец из семьи, принадлежавшей к старинной ветви украинского слободского дворянства. Первые упоминания о ней относятся к 1651 (по другим данным - к 1650) году, когда представитель старшинского казачьего Семен Ковалевский, с группой переселенцев пришел из Гетманской Украины на Слобожанщину и основал здесь местечко Ольшаны.
Прадед П.Е.Ковалевского, Евграф Петрович Ковалевский-старший (1790 - 1867) по окончании Харьковского коллегиума уехал в Санкт-Петербург. В 1810 году закончил Горный институт и был назначен на Луганский литейный завод. В 1822 году вернулся в Петербург, три года спустя женился на Анне Степановне Копосовой и поселился в унаследованном ею доме на Екатерининском канале, 14, где родились три поколения Ковалевских. Служил директором Департамента горных и соляных дел. В 1858 году стал министром народного просвещения. Участвовал в выработке крестьянской и земской реформ, подготовил план всеобщего обучения. В 1862 г. был выбран президентом Императорского Вольного Экономического общества.
Отец, Евграф Петрович Ковалевский-младший (1865 (6?)-1941) -- известный общественный и церковный деятель. Родился в Санкт-Петербурге. В 1889 году, по окончании юридического факультета Московского университета, был оставлен по кафедре гражданского права. Впоследствии перешел в Министерство народного просвещения чиновником по особым поручениям при министре. Во время Первой мировой войны был членом Верховного Совета по призрению раненых, больных, и их семей. Участвовал в работе Поместного собора 1917-1918 г., в частности, разрабатывал новый проект церковного управления. В 1919 году Е.П.Ковалевский вместе с семьей эмигрировал во Францию, некоторое время жил в Больё (пригород Ниццы), в 1922 году переселился в Медон, где два года спустя его стараниями было основано Медонское братство для помощи русским беженцам. С 1919 по 1939 год возглавлял отдел средней школы при Русской академической группе; входил в правление Центрального комитета по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей. В 1923 году стал членом епархиального управления при митрополите Евлогии (Георгиевском), состоял в учредительном комитете Свято-Сергиевского православного богословского института; впоследствии преподавал в институте древние языки. С 1931 по 1939 год устраивал в Париже Дни русской культуры для юношества. Входил в Попечительский комитет по поддержанию Русской зоологической станции им. проф. А.А. Коротнева в Вильфранш-сюр-Мер.
Мать, Нина Владимировна Ковалевская (в девичестве Стрекалова, 1877-1961) - педагог. До эмиграции состояла председателем Общества поощрения женского профессионального образования, с 1921 года - заведующая русским отделением при парижском лицее Фенелон, кроме того преподавала историю в русской школе в Нанси и в Русской гимназии в Булони.
Петр Евграфович Ковалевский родился в Санкт-Петербурге. Окончил греко-латинское отделение училище при Реформатских церквах. В 1918-1919 гг. нес различные церковные послушания в Петрограде, в Харькове, Симферополе. В 1919 году вместе с родителями оказался в Константинополе, где некоторое время прислуживал на Андреевском подворье. В феврале 1920 года вместе с родителями переселился во Францию.
В октябре 1920 года Петр Ковалевский поступил на историко-филологический факультет Сорбонны. Несколькими месяцами ранее, по настоянию прот. Иакова Смирнова, он стал руководить младшими клириками Свято-Александро-Невского собора в Париже; в 1921 году был посвящен в иподьяконы, в течение нескольких десятилетий возглавлял митрополичий штат иподьяконов и прислужников, а также православное братство церковнослужителей во имя св. Александра Невского. Выступил одним из инициаторов создания Русского студенческого христианского движения (РСХД), дважды - в 1924-1925 гг. - представлял Францию на его съездах. В 1925 году окончил университет, год спустя защитил докторскую диссертацию на тему «Лесков, недооцененный бытописатель русской жизни».
По окончании Сорбонны, с 1926-го по 1941-й год, преподавал русский язык, литературу, историю и географию России в парижском лицее Мишле; с осени 1930 года читал лекции по русской литературе на Русском историко-филологическом факультете университета. С момента основания Свято-Сергиевского православного богословского института вел в нем занятия по латыни. В 1947-1948 гг. читал на вечерних курсах при Свято-Сергиевском институте лекции по истории русской духовной культуры, позднее преподавал агиологию и историю Церкви на Высших женских богословских курсах и во французском православном институте св. Дионисия. В течение многих лет возглавлял Общеправославный комитет по экуменической работе.
В 1926 году П.Е.Ковалевский был избран генеральным секретарем Центрального комитета по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей. Активно участвовал в работе действовавших во Франции академических и общественных организаций. В 1953 году, вместе с И.В. Пузино, основал Русский Высший научный институт, в 1962 году возглавил Русскую академическую группу в Париже. Одновременно сотрудничал с Обществом охранения русских культурных ценностей; в 1968 году стал его председателем.
Состоял Генеральным секретарем комиссии по сбору материалов для "Золотой книги русского зарубежья". Автор монографического исследования «Зарубежная Россия. История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека. 1920-1970», многочисленных книг и статей по истории России, русского зарубежья, агиографии и истории Церкви. В 1951 г. за учебное пособие «Курс русской истории» удостоен звания лауреата Академии моральных и политических наук. С 1954 г. П.Е.Ковалевский постоянно сотрудничал с издаваемым в Шевтони (Бельгия) богословским журналом «Irenikon». Один из основателей и постоянный сотрудник газеты "Русская мысль"; публиковался в журналах "Возрождение", "Церковный вестник", "Вестник РСХД", а также во французской периодической печати.
В 1970-е годы читал лекции во Центре восточных языков Сорбонны.
В 2001 году санкт-петербургским издательством «Европейский дом»» публикованы дневники П.Е. Ковалевского за 1918-1921 г.; вторая часть дневников, с 1937 по 1948 г., вышла в 2014 году в Нижнем Новгороде под названием «Пасхальный свет на улице Дарю».
Ковалевский Максим Евграфович (1903-1988) -математик, церковный деятель, композитор. Член-основатель Братства Св. Александра Невского, один из учредителей Братства Св. Фотия при Трехсвятительском подворье в Париже. Окончил физико-математический факультет в Сорбонне и Высший статистико-математический институт; занимался теорией вероятности и больших чисел. Одновременно изучал церковное пение в Русской консерватории. В течение многих лет служил регентом в Храме Иоанна Воина в Медоне. С 1973 года - председатель Русского музыкального общества в Париже. Вместе с Е.Е.Ковалевским возрождал галликанскую богослужебную традицию; выступил одним из создателей франкоязычного православного прихода в Париже. В 1970-е гг. преподавал сравнительную литургику и церковное искусство во французском православном институте св. Дионисия. В течение нескольких лет был регентом в храме Всех Скорбящих Радости и св. Женевьевы в Париже. Автор литургической оратории «Триденствие Страстей Господних». Соредактор "Сборника Божественной литургии" (Лондон, 1962).
Иоанн-Нектарий (в миру-- Ковалевский Евграф Евграфович, 1905 - 1970) - церковный деятель, иконописец. Окончил филологический факультет Парижского университета и Свято-Сергиевский православный богословский институт. Выступил одним из учредителей православного братства во имя Св. Александра Невского и братства Св. Фотия. Состоял членом общества «Икона». В начале Второй мировой войны был мобилизован во французскую армию, с 1940 по 1944 г. находился в немецком плену. После освобождения, в 1944 г., создал в Париже «Литургический центр св. Иринея Лионского», три года спустя преобразованный во французский богословский институт св. Дионисия. Основатель Французской Кафолической Православной Церкви (L’Eglise Catholique Orthodoxe de France). В 1964 году возведен в сан епископа Сен-Денисского.
Оп. 1 - Документы и материалы П.Е.Ковалевского.
Рукописи: дневники П.Е.Ковалевского за 1918-1938 гг.; библиография трудов П.Е.Ковалевского за 1922-1952 г; список лекций и докладов П.Е.Ковалевского; «Полвека просветительной деятельности Инны Владимировны Ковалевской:1893 г. - июнь 1943 г.; библиография печатных трудов И.В.Ковалевской.
Материалы биографического характера : Curriculum vitae П.Е. Ковалевского.
Изобразительные материалы: фотографии генерал-лейтенанта П.П.Ковалевского и генерал-лейтенанта Е.П.Ковалевского; открытки с изображением Русской зоологической станции в Вильфранш-сюр-Мер и храма на русском кладбище в Праге.
Оп. 2 - Материалы о деятельности попечительского комитета Русской зоологической станции
Учредительные и организационные документы: доклад по законопроекту Министерства народного просвещения о принятии в казну Русской зоологической станции в Вилла-Франке (Вильфранш); протокол учредительного собрания Русской зоологической станции; устав Попечительского комитета и дирекции; протоколы заседаний Попечительского комитета; списки Попечительского комитета; меморандум.
Финансовые документы: приходно-расходная тетрадь Попечительского комитета на 1930 - 1939 гг.; сметы расходов Русской зоологической станции; счета и расписки в получении денег от Попечительского комитета.
Переписка: письма П.Е.Ковалевскому к М.М.Давыдову, С.И.Метальникову, Г.С.Трегубову и другим членам Попечительского комитета Русской зоологической станции; письма С.И.Метальникова и Е.П.Ковалевского в Чешскую академию наук; письма к Е.П.Ковалевскому от Т.А.Бакуниной-Осоргиной, Г.С.Трегубова, А.Черкасова; переписка между членами Попечительского комитета; письмо Б.Немеца и В.С.Ильина в Попечительский комитет Русской зоологической станции.
Передано в 2004 г. в составе архива Общества охранения русских культурных ценностей Национальным архивом Франции.
Открыт для исследователей
О. М.: Какую разницу можно усмотреть между позицией Владимира Николаевича Лосского и отца Евграфа Ковалевского, который ту же цель преследовал и который был его современником и даже сверстником? Они принадлежали тому же поколению русских православных людей, которые приехали на Запад в двадцать лет, то есть они приехали сформировавшимися, но еще очень и очень молодыми. И здесь они начали действовать, служить и работать.
м. А.: Есть такое древнее присловье: об усопших только хорошее говорить надо, а на твой вопрос очень трудно ответить в этих рамках, потому что если сравнивать Лосского и Евграфа, то можно сказать, что Лосский был правдой, в нем была абсолютная цельность, я не хочу сказать, что он никогда ни в чем не ошибался, но в нем не было никакого расчета. Евграф был готов защитить православие, порой любым способом. Я помню, было собрание «фотиевцев» у Jacques Maritain группы католиков – я тогда не участвовал, я был слишком молод. Они спорили о чем-то, и вдруг Евграф сказал: «Да как же вы говорите? Вот что говорит святой Василий Великий …» И он этим решил вопрос, православные победили. И когда они выходили, Владимир Николаевич говорит: «Ну, Евграф, знаешь, тебя осенил Дух Святой». Евграф ему ответил: «На самом деле Дух Святой осенил, Василий Великий ничего подобного не говорил». Он это выдумал тут же, для того, чтобы победу одержать.
о. М.: Можно ли сказать, что отец Евграф был по сути православный и желал блага Церкви?
м. А.: Он желал блага Церкви, он был глубоко православным, но он был готов идти порой на неправду для того, чтобы человека убедить. Я помню, когда он приезжал на съезд Содружества, он нам говорил о том, как сейчас растет западное православие. Он говорил, как оно растет, купола растут и так далее. И потом я ему говорю: «Евграф, что ты нам рассказал? Ничего у тебя этого нет!» А он отвечает: «Это неважно, я показываю людям купола в небе, и, глядя на эти купола, они начинают строить фундамент, а потом и остальное построят». И поэтому было порой трудно с ним. Он был готов пойти на обман, на неточность, на неправду, для того, чтобы послужить тому, что он считал больше и важнее этого. Но с другой стороны, он был готов жить впроголодь за свою идею. Я помню, как-то он был у нас, и мы сидели у меня в комнате. Я на него посмотрел, он был одет в довольно элегантную куртку и очень видную, элегантную рубашку, и говорю: «Что случилось, откуда у тебя такая прекрасная рубашка?» Он говорит: «Я тебе покажу». И тут он снял куртку, и у него только эта часть рубашки была, все остальное было привязано веревками. Он жил впроголодь и трудно, когда нужно было ради идеи. Но он был скользкий в этом смысле, и это очень жалко, потому что вокруг него создалось скользкое движение.
о. М.: А что можно доброго о нем сказать?
м. А.: Я думаю, что можно все сказать доброе. Он был удивительной доброты человек. Он был готов отдать последнее, что только у него было, он верил в до готовности умереть за него, хотя бы с голоду. Он был готов любого человека подобрать и его вдохновить верой в Бога и открыть перед ним какие-то пути. Но у него был двойной размах. Я помню, Лосский как-то сказал: Евграф как маятник, если он в одну сторону далеко уходит, то и в другую идет очень далеко.
Он не боялся строить, я даже бы сказал, на неправде. Это нас очень разделило. Он сначала был в Патриаршей Церкви. Потом его назначили к владыке Иринею в Winnaert, его поставили священником для этого. И когда владыка Ириней умер, то он унаследовал его работу и был вдохновением этой работы. Вначале она была чиста и прекрасна. Потом он стал стараться расширить работу и всякому человеку дать возможность приступить к православию, если он даже к этому не готов. Я помню, как он убеждал еврея одного причаститься на Пасху, потому что «Пасха – это ни что иное как еврейская пасха, ставшая христианской». Он ожидал того, что тот еврей испытает что-то неповторимое во время причащения и станет православным.
о. М.: Мне однажды Леонид Александрович Успенский говорил, что отец Евграф был чрезвычайно способным человеком, но он все время слишком торопился. Это все равно, как если посадишь укроп – и он собирает этот укроп, как только он появится из земли – и ничего не оставалось.
м. А.: Я думаю что, к несчастью, он так создавал свою церковь, он хотел, чтобы она разрослась быстро. Он создавал приходы по всей Франции. Когда я был экзархом РПЦ в Западной Европе, он обратился с просьбой, что вот ему бы вернуться в Московскую Патриархию. Я ему говорю: «Хорошо, составь список своего духовенства и список своих приходов – где, сколько их и сколько народу в каждом приходе». И оказалось колоссальное количество народа. Я не был готов верить Евграфу на слово и поэтому проверил. И оказалось, что он записал всех прихожан каждого прихода во все приходы. Получалось, что был полный список прихожан, и этот полный список переходил из прихода в приход, так что получалось действительно очень большое число.
о. М.: И его не приняли?
м. А.: Его не приняли. Я был против этого, и многие другие были против этого. Я думаю, что надо было нам в то время гораздо больше с ним сотрудничать и попробовать помочь в этом отношении. Максим Ковалевский, его брат, был правдивым и прямым. Но он был его братом, он стоял горой за него – вот и все. Очень жалко, что мы слишком быстро его отстранили вместе с его окружением. Я думаю теперь, что надо было больше пробовать с ними общаться. Когда я был экзархом, было уже слишком поздно, уже невозможно. Тогда он ушел из Московской Патриархии, потом ушел к владыке Владимиру (Константинопольский Патриархат), когда оказались трудности, он быстро ушел оттуда, перешел в Зарубежную , а потом с него сняли сан в Зарубежной Церкви. Тогда он объявил, что они незаконные, и поэтому он остался в сане и перешел в Румынскую Церковь. Румыны в этом смысле приняли его легкомысленно. Я говорил с их епископом, который мне сказал: «Знаете что, у меня приходов нет во Франции. Я их принял, и у меня оказалось одиннадцать приходов. Если окажется что-нибудь не то, мы их выкинем и ничего не потеряем, потому что все равно не наши». И это было очень грустно.
Евграфа Ковалевского можно было любить, можно было не соглашаться с ним, можно было отрицательнейшим образом относиться к его деятельности, а любить его можно было, потому что в нем был такой огонь и такое желание добра. Ну и культура, конечно.
Я помню, Владимир Николаевич Лосский, когда Евграф стал уже строить вещи по-своему, мне как-то сказал: «Жалко, что Евграфу дали священство. Потому что дать священство Евграфу – это все равно, что дать револьвер человеку с психическим расстройством». Это было его заключение уже напоследок, не вначале. Вначале он стоял за него. Он ушел, конечно, из Фотиевского братства, и Максим тоже ушел.
Подготовил Олег Беляков
http://www.interfax-religion.ru/?act=radio&div=1258 Гражданского процесса, имущественного иска, возбужденного Российской Федерацией по отношению к культовой православной ассоциации Свято-Никольского собора в Ницце, самого большого и самого красивого из довольно многих построенных Российской Империей в Европе в XIX веке, могло бы не быть при проявлении минимальной православной любви и желании нахождения решения со стороны руководителей этой культовой ассоциации (раньше это называлось "двадцаткой").Настоятель собора, отец Иоанн Гейт уже несколько лет назад добился большинства своих сторонников в церковно-строительном подходе и в официальном составе прихода. Он стремится к появлению во Франции местного франкоязычного, не укорененного в русской традиции, нового Православия под омофором Константинополя. Это то, к чему стремились в свое время братья Ковалевские в тридцатые годы, в частности Евграф Ковалевский, создавший "Католическую Православную Церковь Франции" (ECOF). Это странное формирование когда-то было признано Румынской Церковью, потом Константинополем, затем Зарубежной Церковью, но в итоге оно оказалось бесхозным и стало практически сектой.
Константинопольский экзархат русских православных приходов во Франции не занимает этих крайних позиций. За последние пол-года можно даже говорить о потеплении отношений между экзархатом на улице Дарю и РПЦ. Вспомнить только: в 2007 покойный патриарх Алексей II не был даже пригалшён при его посещении Франции служить в Александро-Невском соборе! Сейчас архиепископ Команский, вл. Гавриил (де Вильдер) нередко служит вместе с вл. Иннокентием Корсунким (РПЦ).
Отец Иоанн Гейт открещивается от "экстремального" отрицания Русской, некогда для его юридикции Матери Церкви. Тем не менее, все те предложения, которые ему поступали от российиской стороны и напоминания о том, что заканчивается арендный "эмфитеотический" 99-летний договор, благодаря которому культовая ассоциация (АСОР) временно располагала приходом, - он не стал слушать и отверг любые переговоры.
Когда эта тяжба начиналась, тогдашний посол России в Париже Александр Авдеев заверял, что возврат Ниццкого собора Российской Федерации, не повлечет смены юрисдикционного подчинения собора, а единственное условие, которое ставит Россия - это отмена платы за вход всех туристов посещающих собор в те часы, когда там не идут службы. Эта плата приносит Константинопольскому экзархату огромные доходы. За прошлый год газеты "Фигаро" назвала сумму чуть меньше 600 тыс. евро.
Но и на эти условия культовая ассоциация не согласилась. России пришлось подать иск, который очень обстоятельно изучался в течение трех лет в суде. Недавно было принято обстоятельно аргументированное решение, с подробным историческим экскурсом. Собор Российской Федерации признан собственностью Российиского государства с немедленным исполнением решения.
Передача собственности еще не состоялась. Эта процедура начнется в ближайшее время. Культовая ассоциация и о. Иоанн Гейт собираются подавать жалобу в апелляционную инстанцию. Шансов на удовлетворение обжалования - минимально. Они пытаются мобилизовать общественное мнение, жителей Ниццы, говоря, что "в России и поныне власть родственная большевистской, что собор захвачен потомками тех, которые расстреляли Государя, а что нынешняя Русская Церковь осталась в прежнем положении абсолютного подчинения режиму и управляется с Лубянки". Довольно бесстыдно задействованы организации потомков держателей дореволюционных "русских займов" угрожающих встречным иском против России. Это тем более безнадёжно, что Россия и Франция в 1995 достигли договорённости о согласованном погашении этих облигаций.
Даже особо не интересующимся Россией жителям Лазурного берега понятна бредовость этих утверждений.
Президентская администрация, которая сейчас является юридическим владельцем земли и здания, со временем передаст их либо во владение, либо в пользование Русской Православной Церкви и, наконец, восторжествуют здравый смысл и справедливость, таким образом ещё больше укрепится присутствие Русского Православия во Франции. Но не исключены и другие, согласованные с Константинополем, решения. В мае месяце патриарх Варфоломей I должен прибыть в Россию.
Одновременно с этими событиями французское правительство в результате тендера пошло на продажу большого участка земли около Эйфелевой башни Российскому правительству, которое передаст этот участок Московской Патриархии, и там тоже будет возведен комплекс, состоящий из нового собора, семинарии и культурного центра. Событие тем своевременно, что парижане видят как у них на глазах из месяца в месяц увеличивается число трудящихся мигрантов и молодых специалистов прибывающих в Европу из России, Украины, Белоруссии и Молдовы на заработки и осторо нуждающихся в духовном окормлении и помощи в незнакомых им странах. Храм это будет скрепляющим звеном для всех православных во Франции, а среди них и греки, и сербы, и болгары, и грузины...
Таким образом, новая, свободная от богоборческой диктатуры православная Россия, находит во Франции, в Европе новое, достойное ее присутствие.
26 марта / 8 апреля 1905 (С.-Петербург) – 30 января 1970 (Париж). Религиозный деятель, богослов, художник-иконописец.
Младший из троих сыновей государственного, церковного и общественного деятеля д.с.с. Евграфа Петровича Ковалевского (1865/1866 – 1941) и активистки дела народного просвещения, педагога Инны Владимировны Ковалевской (урожд. Стрекаловой; 1877–1961).
В 1920 эмигрировал с семьей во Францию. Жил в Ницце, затем переехал в Париж. Окончил филологический факультет Парижского университета (Сорбонны) и Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже (1928). Член-основатель Братства св. Александра Невского (1921) и Братства св. Фотия (1925).
Работал в мастерской художников В. И. Шухаева и А. Е. Яковлева. Позднее обратился к церковной фреске и иконописи, создал, в частности, иконы для иконостаса в церкви на Монпарнасе (1928) и для часовни в Коломб под Парижем (1952). Участник выставок «Салон художников французской школы» (1955, 1958).
В 1928–1931 – псаломщик православного французского прихода св. Женевьевы в Париже; в 1937 был рукоположен в священники и стал помощником настоятеля этого храма. В 1938–1970 – настоятель французского прихода св. Иринея в Париже. Принимал активное участие в организации православного прихода в Нанте.
В 1939 был мобилизован во Французскую армию. В 1940–1944 находился в немецком плену, провел долгое время в лагере Мюльберг в Саксонии, позже был переведен в лагерь русских военнопленных Сталаг, где духовно окормлял солагерников.
В 1944 основал и возглавил французский Православный богословский институт св. Дионисия в Париже. В 1945 получил сан протоиерея. Доктор богословия «гонорис кауза» Московского Патриархата (вместе с В. Н. Лосским и В. Н. Ильиным). Автор богословских трудов по экзегетике, канонике, литургике.
В 1953 вместе со значительной частью верующих общин западного обряда вышел из-под омофора Московской Патриархии и основал Французскую Кафолическую Православную Церковь (ФКПЦ; «Eglise catholique orthodoxe de France»). В 1964 был пострижен в монашество; в том же году получил сан архимандрита и 11 ноября 1964 с согласия синода РПЦЗ рукоположен в сан епископа Сен-Денисского с именем Иоанн (Иоанн-Нектарий).
В 1966, после кончины архиепископа Иоанна (Максимовича), вошел в конфликт с РПЦЗ, самовольно отошел от нее, был исключен из клира и лишен сана, а в 1967 отлучен от Церкви Архиерейским собором РЗЦ. С 1967 до смерти – предстоятель независимой Французской Кафолической Православной Церкви.
Похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже. Его памяти посвящен номер журнала «Présence Orthodox» (Paris, 1970. N 9-10), а также книга «Jean de Saint Denis» (Paris, 1970).
Братья: Петр Ковалевский (1901–1978) – историк, библиограф, церковный и общественный деятель; Максим Ковалевский (1903–1988) – математик, церковный деятель и духовный композитор.
| Библиография: |
* ГАРФ. Ф. 6991. Комитет по делам религий СМ СССР. Оп. 6. Д. 65. Материалы по Западноевропейскому экзархату (Англия, Италия, Франция) в 1966. Л. 50-53. Русские писатели эмиграции: Биографические сведения и библиография их книг по богословию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре: 1921–1972 / Составитель Н. М. Зернов. Boston, 1973. Епископ Иоанн // Религиозные деятели Русского зарубежья. |
Видные деятели русской эмиграции
Владимир Николаевич Лосский
Владимир Николаевич Лосский (1903–1958) – один из самых выдающихся православных богословов XX века. Сын знаменитого русского философа – Николая Онуфриевича Лосского. Владимир Николаевич учился в Петроградском университете, эмигрировал из России в 1922 году. В Праге он занимался в семинаре у Н. П. Кондакова, после переезда в Париж изучал и преподавал средневековую историю и философию, а затем богословие. В 1928 году он становится членом Фотиевского братства. Владимир Николаевич был профессором Свято-Сергиевского Православного института в Париже, а также вел курсы догматического богословия и церковной истории в Свято-Дионисиевском богословском институте. Во время второй мировой войны был участником французского Сопротивления. Владимир Николаевич активно участвовал в работе Содружества Св. Албания и Св. Сергия Радонежского. Автор знаменитых книг о богословии православной церкви: «Очерк мистического богословия восточной церкви» и «Догматическое богословие».
О. Михаил Фортунато: Что за человек был Владимир Николаевич Лосский? Он был незаурядным, правда?
Митрополит Антоний: Да, во-первых, он был сыном своего отца, который был философом и очень утонченным культурным человеком, но который, насколько я его помню, не «втирал» в других свою ученость. Он был прост, естественен, с ним можно было посидеть, поговорить и не догадаться, что он профессиональный философ и писатель. Это была очень привлекательная черта. И он мог говорить на человеческом языке, как говаривал владыка Филарет - не на «птичьем языке». И поэтому и Владимир Николаевич говорил на нормальном русском языке. Даже когда он читал доклады, они были не усложненными. Книги, которые он написал, вам всем известны. У меня есть целый ряд докладов, которые он читал по-французски о православном богословии. Он всегда свои доклады писал, он никогда не читал экспромтом. Он готовился к каждому докладу молитвой, исповедью, причащением. Для него писать доклад или книгу было исповеданием, исповеданием веры. Это не было культурным упражнением.
Владимир Николаевич был очень прост в обращении. Он был очень такой с виду серьезный, по-бетховенски немножко так выглядел. Он был остроумным, мог сострить. Однажды он рассказывал, что шел на лекцию Ж.-П. Сартра и не мог вспомнить адреса. Он шел по улице и думал: «В какой дом мне войти?» И тут он видит: какой-то человек бредет перед ним и заворачивает в какой-то подъезд. И Владимир Николаевич подумал, что если он туда бредет, значит это не там. Потом оказалось, что это Сартр. Другой случай был в 1947 или в 1948 году на съезде Содружества св. Албания и св. Сергия. Его спросили, что он думает о Сартре, - а Сартр написал две книги в свое время, кроме других, «Бытие и ничтожество» и «Тошнота», - и он сказал, что его можно определить так: Сартр смотрит на свое существо, бытие, видит свое ничтожество и ему делается тошно.
О. М.: У Владимира Николаевича было большое почитание страны, которая его приняла, Франции. Это удивительная вещь, мне кажется.
м. А.: Это удивительная вещь, потому что он, кажется, был единственным в этой среде. Это особенно видно из его книжки «Семь дней путешествия по Франции». Он принял Францию, уважал ее так, как никто из нас ее не уважал.
о. М.: Что он в ней видел? Видел ли он святость?
м. А.: Он видел святость, а с другой стороны, он кончил Сорбонну по факультету Средневековья. Средневековье было очень богатой эпохой во Франции. Люди, которые занимаются Средневековьем, видят в нем то, что в современности не видно. И у него была большая средневековая культура, он видел Францию в свете этого прошлого, становления, углубления и постепенного расцветания и, конечно, трагедии XX века.
о. М.: А стал ли он французом?
м. А.: Да, ты имеешь в виду гражданство?
о. М.: Нет, я говорю о душе.
м. А.: Я думаю, что он остался русским и стал французом одновременно. У него была такая открытость, что когда ты его встречал, то тебе и в голову не приходило его отношение ко Франции. Он был русским до дна. Но с другой стороны, когда ты с ним говорил о Франции, о французской культуре… И особенно он видел во Франции продолжение православия, галликанства. И французское благочестие, французская религиозность - он в них видел очень много общего с православием.
о. М.: То есть он отмежевывал французскую духовную традицию от латинской, римской традиции.
О. М.: Это очень ценно для нас, в частности, православных, живущих на Западе, что мы живем на святой земле, на христианской земле.
м. А.: Определенно, на православной земле. Когда я говорю «на православной земле», можно понять, что я хочу сказать, что мы – православные, а другие – отщепенцы. Он этого не чувствовал, он просто видел корни православия вокруг. Он, конечно, был богословски очень ясновидящим, он, конечно, не принимал католичество за православие или протестантизм за православие, но он видел в них корни. Я думаю, он бы принял вполне то, что владыка Иоанн Вендланд сказал, когда мы вступили во Всемирный Совет Церквей, что мы не приносим новую веру, мы приносим исконную православную веру, которую вы отчасти утратили – принесите те плоды, которые мы не сумели принести. И у него было это сознание. Но, с другой стороны, у него было очень острое сознание богословских расхождений, разницы. Но, скажем, у него было больше полемичности внутри православия, чем вне, потому что он, скажем, считал, что отец Сергий Булгаков извращает православие, что это трагедия. Католик – это тот, кто еще не открылся православию, или же то православие, которое там было исконно, отчасти помрачилось, но это было не отступление.
О. Евграф Ковалевский
О. Евграф Ковалевский (1905–1970) сделал героическую попытку создания Французской Православно-Католической церкви и стал впоследствии ее епископом (епископ Жан). Прекрасный и оригинальный проповедник, он был также одно время ректором богословского института Св. Дионисия в Париже (основан в 1944 году). Его брат Максим (р. 1903), математик, статистик, композитор, был известен как талантливый регент.
О. М.: Какую разницу можно усмотреть между позицией Владимира Николаевича Лосского и отца Евграфа Ковалевского, который ту же цель преследовал и который был его современником и даже сверстником? Они принадлежали тому же поколению русских православных людей, которые приехали на Запад в двадцать лет, то есть они приехали сформировавшимися, но еще очень и очень молодыми. И здесь они начали действовать, служить и работать.
м. А.: Есть такое древнее присловье: об усопших только хорошее говорить надо, а на твой вопрос очень трудно ответить в этих рамках, потому что если сравнивать Лосского и Евграфа, то можно сказать, что Лосский был правдой, в нем была абсолютная цельность, я не хочу сказать, что он никогда ни в чем не ошибался, но в нем не было никакого расчета. Евграф был готов защитить православие, порой любым способом. Я помню, было собрание «фотиевцев» у Jacques Maritain группы католиков – я тогда не участвовал, я был слишком молод. Они спорили о чем-то, и вдруг Евграф сказал: «Да как же вы говорите? Вот что говорит святой Василий Великий…» И он этим решил вопрос, православные победили. И когда они выходили, Владимир Николаевич говорит: «Ну, Евграф, знаешь, тебя осенил Дух Святой». Евграф ему ответил: «На самом деле Дух Святой осенил, Василий Великий ничего подобного не говорил». Он это выдумал тут же, для того, чтобы победу одержать.
о. М.: Можно ли сказать, что отец Евграф был по сути православный и желал блага Церкви?
м. А.: Он желал блага Церкви, он был глубоко православным, но он был готов идти порой на неправду для того, чтобы человека убедить. Я помню, когда он приезжал на съезд Содружества, он нам говорил о том, как сейчас растет западное православие. Он говорил, как оно растет, купола растут и так далее. И потом я ему говорю: «Евграф, что ты нам рассказал? Ничего у тебя этого нет!» А он отвечает: «Это неважно, я показываю людям купола в небе, и, глядя на эти купола, они начинают строить фундамент, а потом и остальное построят». И поэтому было порой трудно с ним. Он был готов пойти на обман, на неточность, на неправду, для того, чтобы послужить тому, что он считал больше и важнее этого. Но с другой стороны, он был готов жить впроголодь за свою идею. Я помню, как-то он был у нас, и мы сидели у меня в комнате. Я на него посмотрел, он был одет в довольно элегантную куртку и очень видную, элегантную рубашку, и говорю: «Что случилось, откуда у тебя такая прекрасная рубашка?» Он говорит: «Я тебе покажу». И тут он снял куртку, и у него только эта часть рубашки была, все остальное было привязано веревками. Он жил впроголодь и трудно, когда нужно было ради идеи. Но он был скользкий в этом смысле, и это очень жалко, потому что вокруг него создалось скользкое движение.
о. М.: А что можно доброго о нем сказать?
м. А.: Я думаю, что можно все сказать доброе. Он был удивительной доброты человек. Он был готов отдать последнее, что только у него было, он верил в православие до готовности умереть за него, хотя бы с голоду. Он был готов любого человека подобрать и его вдохновить верой в Бога и открыть перед ним какие-то пути. Но у него был двойной размах. Я помню, Лосский как-то сказал: Евграф как маятник, если он в одну сторону далеко уходит, то и в другую идет очень далеко.
Он не боялся строить, я даже бы сказал, на неправде. Это нас очень разделило. Он сначала был в Патриаршей Церкви. Потом его назначили к владыке Иринею в Winnaert, его поставили священником для этого. И когда владыка Ириней умер, то он унаследовал его работу и был вдохновением этой работы. Вначале она была чиста и прекрасна. Потом он стал стараться расширить работу и всякому человеку дать возможность приступить к православию, если он даже к этому не готов. Я помню, как он убеждал еврея одного причаститься на Пасху, потому что «Пасха – это ни что иное как еврейская пасха, ставшая христианской». Он ожидал того, что тот еврей испытает что-то неповторимое во время причащения и станет православным.
О. М.: Мне однажды Леонид Александрович Успенский говорил, что отец Евграф был чрезвычайно способным человеком, но он все время слишком торопился. Это все равно, как если посадишь укроп – и он собирает этот укроп, как только он появится из земли – и ничего не оставалось.
м. А.: Я думаю что, к несчастью, он так создавал свою церковь, он хотел, чтобы она разрослась быстро. Он создавал приходы по всей Франции. Когда я был экзархом РПЦ в Западной Европе, он обратился с просьбой, что вот ему бы вернуться в Московскую Патриархию. Я ему говорю: «Хорошо, составь список своего духовенства и список своих приходов – где, сколько их и сколько народу в каждом приходе». И оказалось колоссальное количество народа. Я не был готов верить Евграфу на слово и поэтому проверил. И оказалось, что он записал всех прихожан каждого прихода во все приходы. Получалось, что был полный список прихожан, и этот полный список переходил из прихода в приход, так что получалось действительно очень большое число.
о. М.: И его не приняли?
м. А.: Его не приняли. Я был против этого, и многие другие были против этого. Я думаю, что надо было нам в то время гораздо больше с ним сотрудничать и попробовать помочь в этом отношении. Максим Ковалевский, его брат, был правдивым и прямым. Но он был его братом, он стоял горой за него – вот и все. Очень жалко, что мы слишком быстро его отстранили вместе с его окружением. Я думаю теперь, что надо было больше пробовать с ними общаться. Когда я был экзархом, было уже слишком поздно, уже невозможно. Тогда он ушел из Московской Патриархии, потом ушел к владыке Владимиру (Константинопольский Патриархат), когда оказались трудности, он быстро ушел оттуда, перешел в Зарубежную Церковь, а потом с него сняли сан в Зарубежной Церкви. Тогда он объявил, что они незаконные, и поэтому он остался в сане и перешел в Румынскую Церковь. Румыны в этом смысле приняли его легкомысленно. Я говорил с их епископом, который мне сказал: «Знаете что, у меня приходов нет во Франции. Я их принял, и у меня оказалось одиннадцать приходов. Если окажется что-нибудь не то, мы их выкинем и ничего не потеряем, потому что все равно не наши». И это было очень грустно.
Сурожский листок 342